продолжая здесь находиться я не только навязываюсь, я претендую на то, что, по мнению Димы, принадлежит ему. Мне не улыбается лезть, куда не просят, но бросить сейчас Машу одну будет слишком бесчеловечно, даже если она уверена в обратном, а друг в порыве ярости начистит мне табло.

Вздохнув, силой заливаю в Машу пару глотков виски. Она закашливается, мотает головой, отчего большая часть жидкости стекает по подбородку мне на руку. Вижу, как дрожат её губы и мне хочется согреть их поцелуем, но максимум что я себе позволяю – провести рукой по влажным после душа волосам. Нам незачем всё усложнять.

Этой нехитрой ласки достаточно, чтобы Машу прорвало. Тонкие ручки крепко обвивают мои плечи, я помогаю ей подняться с пола, усаживаю на край кровати, сам устраиваюсь рядом и в упор не понимаю каким манером чужие всхлипы так тяжело ударяют мне вглубь грудной клетки. Становится муторно из-за того, что мы с Димкой, два здоровенных лба, сами страдаем хрен пойми чем и девочку глупенькую не щадим. Бежать от нас нужно, неважно, кто она на самом деле и какие цели преследует, втроём нам не выплыть. Жаль Машка не слышит.

– Не молчи, легче станет, – безуспешно пытаюсь смягчить свой грубоватый голос. – Понимаю, я не внушаю доверия. Просто представь на моём месте, ну не знаю... кого-то, кто не такой засранец.

– Ты всё равно засранец, – всхлипывает она, елозя лицом по моей залитой слезами футболке. – А я совсем запуталась... Нам было так хорошо, пока ты не вернулся. Дима рядом с тобой другой: непонятный, незнакомый. С каждым разом дальше, дальше, дальше... Верни мне старого Диму, слышишь?!

– Ну, эт ты загнула, паучонок, – снова глажу её по голове, прикладываясь к бутылке. – Помни, братец Мир жилетка, а не золотая рыбка. Хотя здесь так сыро, что жабры отрастить не помешает.

Машины губы трогает слабая улыбка. Она уже сама отбирает у меня виски, мы заводим разговор ни о чём. Вспоминаем почти что пустующий ныне аквариум, который при жизни отца знал лучшие времена, ведь до совершеннолетия она жила в моём доме, возможно даже присвоила мою спальню и наверняка заняла козырное место в отеческом сердце. Он всегда говорил о падчерице с особым теплом, в то время как от меня всё больше отдалялся.

Я гоню непрошенную ревность, рассказывая про любопытные особенности оставшихся рыбок, а паучонок смеётся, заявляя, что только те в силу немоты способны терпеть мой отвратный характер. Мутный взгляд постепенно теплеет, а с заплаканного лица уходит напряжённость. Когда на дне бутылки остаётся всего пара глотков, Машка уже лыка не вяжет, впрочем, как и я. Голова тяжёлая, мысли неповоротливые, зато на сердце легко как не было уже очень давно.

– У тебя ноги в каком-то дерьме, – хмыкаю, случайно уронив взгляд на пол.

– Давай ты потерпишь с любезностями хотя бы до утра, а? Мне сейчас сл... слиш... слишком классно! – Маша со смехом падает поперёк кровати и сладко потягивается, прогибаясь в спине.

У меня глаза на лоб лезут при виде оголившегося плоского живота. Взгляд против воли прощупывает каждую родинку на белоснежной коже, вынуждая гулко и болезненно сглатывать: раз, второй... ещё и майка, зараза, тонкая такая, однотонная – во всех деталях очерчивает налитую грудь.

– Давай я лучше займусь чем-то более безопасным, – перекладываю её ногу себе на колени, мысленно уговаривая разбушевавшиеся гормоны успокоиться, но проблема в том, что они не слушаются. Видать, перевозбудились ещё во время танца.

На перемазанной засохшей кровью ступне обнаруживаю неглубокую царапину. Хитрожопый мозг тут же сигнализирует о необходимости обработать рану. Я наивно потворствую его прихоти и немедленно стягиваю с себя футболку, после чего подкладываю её под девичью пятку, чтоб ненароком не залить постель.

Сама пациентка мало интересуется моими манипуляциями. Подложив одну руку под голову, пальцами второй руки Маша поглаживает себя по шее, спускается к ключицам... Её хмельная улыбка так и напрашивается на мои голодные губы! Сейчас бы рвануть куда глаза глядят, лишь бы не подогревать взбесившуюся фантазию, но максимум на что меня хватает – вернуть часть внимания к царапине. И всё равно боковым зрением продолжаю следить за тем, как тонкие пальчики приспускают бретельку хлопковой майки. Хитрый мозг, почуяв возможность дёрнуть эндорфинов, истошно подгоняет принять приглашение, перехватить инициативу: стиснуть, впиться, вгрызться... Да чтоб её!

Я усиленно пытаюсь направить энергию в противоположное русло, для чего приходится решительно вылить Маше на ногу оставшиеся в бутылке сто граммов "антисептика".

– Садист! – вскрикивает она, на мгновение трезвея, иначе не знаю, чем можно объяснить точность и силу удара здоровой ноги мне по челюсти.

Я как сбитая кегля валюсь рядышком. Моё лицо теперь находится чуть выше уровня покачивающейся в очередном приступе пьяного смеха груди. Вожделенные полушария настолько близко, что градус в крови подскакивает до небывалых высот, сигнализируя о необходимости логически завершить уравнение:

Он плюс она, плюс расстеленная постель – равно что?

"Спать... Спать. Спать!" – истошно вопит совесть.

"Не-а – потирает руки похоть. – зажигать до утра, чтоб потом было не так обидно умереть от похмелья"

– Сейчас свихнусь, – глухо констатирую я, признавая, что ситуацию нужно срочно спасать, пока организм в отместку не причинил мне такую боль в районе паха, что умереть от похмелья я попросту не успею.

– А я тебе правда нравлюсь? – вдруг робко спрашивает Маша, поворачиваясь набок, из-за чего её грудь мягко касается моего плеча. Это прикосновение ураганом проносится по венам и моментально ужимает мне штаны на несколько размеров.

В два счёта оказавшись сверху, вжимаю чертовку в матрас до скрипа пружин.

– Маш... не провоцируй...

Тонкие брови недоверчиво поднимаются кверху.

– Ты тоже что ли этого хочешь?

Да она издевается?! Уже не контролируя себя, с рыком задираю на ней майку и поочерёдно впиваюсь губами в сжавшиеся от возбуждения соски. Прикусываю один, оттягиваю другой, снова целую первый, втягиваю в рот второй...

Это мало походит на те ласки, которыми принято подготавливать романтичных до мозга костей девочек в тот самый сакральный первый раз. Как бы я ни старался, но я просто не умею быть нежным, поэтому крепко удерживаю свободной рукой скрученные над головой Маши запястья, пока второй напористо шарю по извивающемуся под собой юному телу, ещё сильнее вдавливая его в кровать.

– Потерпи... не будем торопиться, – веду носом вдоль бьющейся на шее жилки, вдыхая как можно глубже тёплый неуловимый аромат, и убеждаюсь, что дико