Александр Васильев: «Были две главные газеты: „Известия” и „Правда”, которые отличались только одним: в „Известиях” не печатали правду, а в „Правде” не было известий».

Те, кому по-настоящему интересна политика, вместо «Правды» и «Известий» слушают западные радиостанции – Би-би-си, «Голос Америки», радио «Свобода». Мощная система глушения не слишком помогает.

Борис Элькин: «Всё равно были места, где не сильно глушили. И были всякие фокусы. Можно было зайти, например, под пандус Литейного моста с приемником „Спидола”. И вот там было слышно иногда».

Газеты на Большом пр. Фото С. Подгоркова

На двадцать лет время словно остановилось. Люди, пришедшие к власти в 1964-м, будут править страной до 1985 года. Они обеспечат стране стабильность и относительно высокий уровень жизни, не допустят большой войны. Но цена этой стабильности – отсутствие какого бы то ни было движения, новых лиц и идей. То, что потом назовут застоем.

Эдуард Лимонов: «КПСС превратилась в орден таких геронтократов. Свежих людей боялись… Изъян социалистической системы. К власти не проходил ни один талантливый чел».

Людмила Чубайс: «Сейчас мы до 35 лет рассматриваем кандидатуры на серьезную работу. А раньше – старше 35-ти».

В любой стране и при любом режиме самый простой способ выбиться в люди – хорошо работать. Но в многочисленных ленинградских НИИ и КБ семидесятых годов посты завлабов занимают старшие братья – шестидесятники, а в начальниках – люди из поколения фронтовиков, которые годятся нашим героям в отцы. Перспективы карьерного роста близки к нулю, работа идет ни шатко ни валко.

Борис Элькин: «Я какой-то фигней занимался. Книжки читал в столе. Меня ловили. Я говорю, мне делать нечего. Они говорят, читай техническую литературу. Повышай свой уровень. Это ужасно было. Тетки красились. Бесконечно курить ходили. Ну, это такая выматывающая штука, конечно, выматывающая. Все заканчивали в 6 часов. В 6 часов звонит звонок. Во всех конторах. И вот все с низкого старта кидались бежать. То есть бежали с работы, как с пожара».

Если нет объединяющей идеи и захватывающего дела – главной становится личная жизнь. Все сыты, крыша над головой есть, скромную зарплату платят регулярно, всем примерно одинаковую.

Валентин Семенов: «Работа была ничто. Отсидеть, переждать, всё начиналось как раз после работы. Проводили досуг в своих собственных, как бы сейчас сказали, тусовках. Это было любимое – собираться компаниями и заниматься своими любимыми делами».

Живут в ожидании отпуска. Его детально планируют, о нем мечтают весь год.

Александр Васильев: «Болгария была пределом мечтаний. Кто не хотел поехать в Златы Пески! А кто не мог, думал о Сочи, о Пицунде, о Ялте, которая считалась великолепным отдыхом. Или о Юрмале, где самые прозападные собирались».

Людмила Чубайс: «У нас была байдарка. У нас была палатка. У нас были там всякие разные котелки, ведерки и всё остальное. И вот мы разрабатывали какой-то маршрут. И на 2–3 недели брали байдарку и уходили на природу».

Туристический аскетизм мирно уживается со стремлением украсить быт, чтобы всё было, что называется, как у людей. Стенка, чеканка, вагонка, хрусталь, сервиз. Товары в СССР не покупают – их достают. Возможностей мало. Джентльменский набор – «дачка, тачка и собачка» – доступен немногим. Тем сильнее радость обладания дефицитным товаром.

Людмила Чубайс: «Хрусталь – это розовые мечты. Машина „Жигули” – что-то невероятное. Такое, чего у меня никогда точно не будет. И обидно было, почему так. Мы вот за свои 100 рублей зарплаты, может, сможем за каких-нибудь 10–15 лет накопить».

В 1970-е годы в жизни людей важнейшую роль играет дефицит. То, за чем бессмысленно ходить в магазины. Джинсы. Сигареты «Кент». Пыжиковые шапки. Дубленки. Торт «Мечта». Ликер «Ванна Таллин». Журнал «Силуэт». Вещи занимают всё большее и большее место как символ престижа, успеха, демонстративного потребления. И многие начинают «крутиться» – доставать, обменивать, спекулировать, выпрашивать у иностранцев. Роль денег в жизни людей становится гораздо более важной, чем, например, в 1950-е или в 1960-е годы.

Альберт Асадуллин: «Первое, что мне хотелось, – джинсы настоящие. Ну, не только мне. Всем моим друзьям. Это был символ буржуазного капиталистического мира. Как жвачка, кока-кола. Фарцовщики появлялись в институте, доставали что-то. Привозили. Но они стоили бешено дорого».

Кто-то хочет достать джинсы, кто-то – пластинку «Битлз». Одних манит замша, других – джерси. Но все поголовно хотят иметь книги. Собирание библиотек – в моде. В каждом сколько-нибудь «приличном» доме необходимо иметь собрания сочинений Валентина Пикуля, Юлиана Семенова, Александра Дюма. Эти книги в открытой продаже купить невозможно. Их получают только в обмен на макулатуру.

Книга из источника знаний превращается, с одной стороны, в часть интерьера, с другой – в своеобразный наркотик. В книгах иной, невиданный мир. Гораздо более живой и изменчивый, нежели явь. Чтение определяет не только мировоззрение, но и статус. Пикуля читают все. Значит, среди продвинутых модно не читать его вовсе. Продвинутая ленинградская молодежь предпочитает малодоступных Бродского, Солженицына, а кто и Камю с Лао-Цзы.

Борис Элькин: «С бывшими спекулянтами, отсидевшими тогда, я сейчас очень много имею дела. У меня много друзей среди них. А тогда люди моего плана их недолюбливали. Потому что было какое-то такое… Зарабатывать деньги – грязь, эта идеология осталась. Было чем-то неприличным, какое-то занятие неправильное. Вот читать книжки – правильно. Самиздат читать – правильно. Интересоваться христианством, буддизмом – правильно. А торговать джинсами – неправильно. Вот такое было предубеждение, я думаю, у большей части».

Когда власть отвратительна, а карьера или омерзительна, или безрезультатна, можно уйти в скит, как бы скрыться. «Поколение дворников и сторожей», как пел Борис Гребенщиков. Самой лакомой считалась профессия оператора газовой котельной. Сидишь в тепле. Пишешь роман. Или стихи. Или грунтуешь холст. Или выпиваешь с приятелями. И только время от времени записываешь показания приборов.

Александр Тронь: «Будочка охраны лодочной стоянки на реке Смоленке. Американские аспиранты, принеся какие-то шикарные кулинарные дары из „Березки”, вырезали из обоев такие по квадратному дюйму стихи. Написанные. И отвозили это на свои диссертации, туда. Под покровом ночи».

Середина шестидесятых: ленинградские бэби-бумеры – старшеклассники и студенты. Им, как и молодежи всех времен и народов, хочется проводить время вместе. Меж тем в городе страшный жилищный кризис – почти все молодые люди живут с родителями».

Андрей Гайворонский: «Нас всех гнало из этого быта гнусного коммуналок на поиск единомышленников. Скорее так, нужно было найти кого-то, с кем можно было поговорить».

Одна из особенностей Ленинграда по сравнению с Москвой – обилие коммунальных квартир