То ли она правда считала, что этот мужлан сисек не видел, то ли считала себя настолько особенной.

— Что будем бить, солнышко? — с долей иронии спросил мастер.

Вика быстро пролистала альбом с эскизами и ткнула плохослушающимся пальцем в рисунок:

— Кошечку!

Оле даже показалось, что подруга выбрала первую попавшуюся картинку, а Сальская пояснила не то мастеру, не то Оле:

— Буду смотреть на нее и вспоминать о своей лучшей подруге, когда выйду замуж и уеду жить на Багамы, — с самой очаровательной улыбкой Вика сгребла Ольку в свои ручки и смачно поцеловала в щеку.

— А че сразу кошку? — искренне недоумевала Смирнова. — Я не похожа на нее.

— Тьфу ты! Я совместила любимых кошек и сегодняшний день, Лель. Не заморачивайся. Сейчас не надо напрягать серое вещество. Гуляем!

— Ну, а ты чего хочешь? — хохотнул мужик, глядя на растерянную Олю.

— А мне букву «К» и маленькое сердечко… — улыбнулась она, а потом повернулась к подруге и пояснила: — Набью первую букву твоего имени на заднице, и ты всегда будешь со мной.

— Я тебя ближе к сердцу, а ты меня на заднице? — засмеялась Вика, явно нисколько не оскорбленная подобным раскладом. Знала, что сделать тату для Смирновой — уже верх неблагоразумия. — И моя первая буква «В», если ты забыла.

— Значит, будет «В», — резонно согласилась Оля, пока мастер, отойдя, готовил инструменты. — А на попе, потому что бабуля убьет, если увидит.

Умелый мастер сделал все по высшему разряду. Вот только Оля не успела предупредить его, что передумала насчет буквы. С тех пор у нее на копчике красовалась буква «К» и сердечко, оплетенные витиеватыми вензелями.

Собственно, на этом добрые воспоминания и заканчивались.

Глава 7

Едва Оле исполнилось восемнадцать, Наталья Тимофеевна сильно заболела. Несерьезная на первый взгляд простуда привела к осложнениям. Смирнова до сих пор не могла понять, что разбудило ее той ночью, но только едва она кинула взгляд в сторону прихожей — увидела бабушку, лежащую на полу.

— Ба! — крикнула девушка и бросилась на помощь.

— Мне бы в туалет, Олюшка, — сдавленно, через силу, тихо попросила Наталья Тимофеевна. — И вызови скорую…

Дрожащими руками Оля тогда набрала экстренную службу и сбивчиво объясняла ситуацию, искоса присматривая за старушкой. Смущать не хотела, но и оставить одну не могла. Некогда сильная женщина впервые не сопротивлялась и смиренно принимала помощь.

Пока ждали скорую, Оля вся извелась. Сидела рядом с бабушкой, гладила по руке и подтыкала одеяло посильнее — старая женщина жаловалась, что ей холодно. Взгляд она прятала, потому что глядеть не могла в глаза единственного родного человека, в котором читалась невозможная нежность, любовь, сожаление, и… прощание. Смирнову топил страх, как никогда в жизни. Словно заведенная она повторяла: «Пусть все будет хорошо». Готова была отказаться от чего угодно, сделать все что нужно, только бы бабушка выздоровела.

— Олюшка, — холодными сухими пальцами Наталья Тимофеевна сжала ладонь внучки. — Видимо, пора мне…

— Ба! Ну что ты такое говоришь? — Оля закусила до боли губу, стараясь не разрыдаться.

Сейчас надо держаться. Надеяться. Верить!

— Ты меня прости, моя хорошая…

— Бабулечка, родненькая моя, любимая, ты не говори ничего, ладно? Сейчас приедут врачи и все будет хорошо, — тараторила, смахивая предательские слезы, девушка и целовала бабушкины руки.

— Конечно, будет, моя красавица…

Бригада медиков приехала быстро. Сделали необходимые манипуляции, а потом увезли Наталью Тимофеевну в больницу с диагнозом «инфаркт».

Сутки Оля дежурила у отделения реанимации, боясь закрыть глаза. Состояние Натальи Тимофеевны было тяжелым, но стабильным, как говорили врачи.

Несколько дней девушка приезжала по часам в больницу. Привозила бульоны, разговаривала с врачами, пытливо заглядывая тем в глаза и моля взглядом сказать ей заветные слова, что бабушка поправится.

И дождалась. Лечащий врач сказал, что если динамика сохранится, то через пару дней старушку переведут в отделение кардиологии.

Оля выдохнула. Впервые за последние дни она улыбнулась, глядя в небо. Скрученное нутро отпустило и позволило дышать ровно.

Упаковав в пищевые контейнеры еду, которую разрешили Наталье Тимофеевне, девушка собиралась в больницу. После перевода бабушки из реанимации, Оля могла ее увидеть и радовалась всякий раз, думая о встрече.

— Доброе утро. Это Смирнова Ольга, — выставляя сумки с необходимыми вещами для больной в прихожую, девушка прижала плечом сотовый к уху.

Надо было уточнить, следует ли ей что-то привезти из лекарств или дополнительных вещей.

— Здравствуйте. Оля, вы одна дома? — раздался на другом конце голос врача.

— Одна… — неприятным ознобом между лопаток пробежались мерзкие мурашки по спине Смирновой. — Аркадий Игнатьевич, что-то… случилось?

— Приезжайте, Оля.

— Я хотела узнать, не надо ли каких-то эффективных лекарств…

— Нет. Ничего не привозите. Все есть.

— А вещи?

— Пока ничего не надо. Жду вас.

Все стало понятно, когда Смирнова увидела глаза врача. В первые секунды поверить не могла. Осела на пол. Мотала головой, зажимая руками рот, чтобы не завыть на все здание, раскачивалась из стороны в сторону, будто гнала чудовищную реальность.

— Ночью был приступ. Мы ничего не смогли сделать. Мне жаль. Примите наши соболезнования, — произнесенные медиком слова оглушили Олю, прошивая болевыми импульсами душу и сердце.

Для Смирновой это явилось самым кошмарным потрясением.

Полгода она не могла прийти в себя. Тосковала. Ежилась ночами без сна. Почти не ела. Не выходила из дома. Часто сидела на диване, комкая в руках какую-нибудь бабушкину вещь, а потом подносила к носу и дышала родным запахом. Корила себя за недосказанные слова любви, за редкое проявление чувств, за желания гулять, а не находиться рядом с той, кто теперь не скажет такое нужное «Олюшка», не погладит по руке, не посмотрит ласковым взглядом. Полная апатия навалилась на девушку и все валилось из рук. Только ничего не изменить. Не исправить.

Если бы не подруга, которая не отходила от Оли ни на шаг — непонятно, чем бы все закончилось. Смирнова на тот момент совсем смысл жизни потеряла.

Но время лечит. Вернее, оно притупляет боль.

Благодаря Викиной поддержке Оля взяла себя в руки, потихоньку даже начала улыбаться. Запретив себе хандрить, заняла руки и голову