class="p1">— Так вроде отбили набег баваров, ваша светлость, — несмело ответил Максим. У местных была особенность, которую попаданец из двадцать первого века понять не мог, и которая доводила его до белого каления. Они не способны были думать, что будет через год или два. Они жили сегодняшним днем. Правда, происходило так не из-за злого умысла, а потому что те два года еще прожить нужно было. Вот и получалось, что мысли у людей не шли дальше следующего урожая, потому что там, за ним, была такая несусветная даль времени, что и заморачиваться не стоило. Зиму протянул— уже хорошо.

— А про аварского кагана забыл? А про лангобардов? А про соседей — словен, которые нашему богатству завидуют? Ты кольчугу за сколько сделаешь?

— Полтора месяца точно потрачу, — задумался кузнец. — Если сильно спешить, управлюсь за месяц. Но это тяжело, ваша светлость, работа тонкая.

— А мне их нужно пять в месяц, чтобы вон тех парней одеть. Понял? — резко ответил ему Самослав, ткнув в воинах на турниках. — Я тебе за кольчугу сколько обещал?

— Два солида за работу, — ответил кузнец. — Ваша еда, жилье и железо.

— Значит, ты за год пятнадцать золотых заработать можешь, не больше. Так?

— Так, вроде бы, ваша светлость, но не смогу. Я же должен топоры, серпы и наконечники для сох ковать. Не сделаю я столько.

— А если ты наймешь пять подмастерий, то я тебе за каждую кольчугу буду по солиду платить. Чистыми! Еда и оплата помощников — отдельно.

— Так это меньше в два раза, — набычился кузнец. — Не договаривались мы так.

— Пять кольчуг в месяц, в год — шестьдесят солидов, сто восемьдесят тремиссов с мордой короля Хлотаря. Так понятнее?

— Сто восемьдесят франкских золотых, — благоговейно прошептал кузнец. — И вы мне все их заплатите? Без обмана?

— Пять лет платить буду, клянусь Перуном, Сварожичем и Яровитом. Чтоб меня молния убила, если соврал! Хочешь, еще святым Мартином поклянусь?

— Не надо, верю! — сказал ошеломленный кузнец. — А через пять лет что будет?

— Деньги бери и можешь домой ехать. Если останешься, я тебе за кольчугу буду полсолида платить. Это будет девяносто золотых в год.

— А если я еще подмастерий возьму и буду десять панцирей делать? Тогда что? — в запальчивости произнес кузнец.

— А тогда ты снова сто восемьдесят золотых получишь, — пообещал князь.

Кузнец сел на чурбак и вытер пот, обильно выступивший на лбу. На три золотых крестьянская семья могла питаться год. Около ста тремиссов стоила небольшая ферма. Хороший мастер, зарабатывавший за тот же год полсотни, считался весьма состоятельным человеком. Но сто восемьдесят? Такая цифра в голове Максима не укладывалась. О таких деньгах он и мечтать не мог. Жене, что ли, пойти рассказать, да не поверит...

— Думай! — жестко ответил Само. — Но недолго. Я все равно сюда еще кузнецов привезу. Думаю, они умнее тебя будут. А ты, если захочешь, можешь домой ехать.

— Нет! Не поеду я туда, ваша светлость, не гоните! У короля Хлотаря два сына подрастают!

— И что? — удивился князь.

— Как что? — непонимающе посмотрел на него кузнец. — Как помрет, непременно война начнется. Так же всегда было!

— У меня для тебя срочный заказ есть, — сказал Самослав и развернул лист папируса с неумелым рисунком. Ты мне кольчугу переделаешь и два ножа откуешь по моим размерам.

— Но так же никто не делает, ваша светлость, — начал горячиться кузнец. — А ножи так и вовсе дрянь! Им же даже мяса за столом не отрезать!

— Пять франкских золотых, если сделаешь за две недели, — оборвал его словоизлияния князь. — Остальные заказы помощнику отдашь.

— Вы все получите в срок, — ваша светлость, склонился в поклоне кузнец, который почему-то решил больше не спорить. — Но если с кольчугой все понятно, то про эти странные ножи я попрошу вас рассказать подробнее.

— Я тебе даже покажу, — усмехнулся Само.

* * *

— Как зовут? — Самослав приобнял тощего мальчишку лет восьми, который давился слезами за казармами, где жила сотня ребятишек-сирот.

— Добрята я, — всхлипнул пацан, который не обратил внимания, кто именно с ним разговаривает. Его глаза были затянуты слезами.

— А чего ревешь?

— Дядька Хотислав прогнать меня хочет, — всхлипнул мальчишка. — А куда я пойду? К тетке приживалой? Чтобы меня десять лет куском попрекали? У нее своих шестеро.

— С родителями что? — посуровел князь. — Самовольничает Хотислав, который был назначен воспитателем в детскую сотню. Бывший владыка, потерявший руку при защите крепости, от тоски удавиться хотел, да князь нашел ему дело.

— Мамка померла давно, а батю немцы убили, — всхлипнул мальчишка.

— А почему прогнать тебя хотят?

— Да биться на кулачках я слаб, — честно признался мальчишка, — боязно мне.

— Ты знаешь, — с серьезным лицом сказал ему Само, — а ведь есть воины, которым не нужно на кулаках биться. Лучники, например. Хочешь лучником быть?

— Очень хочу! — повернул к нему зареванное лицо мальчишка. — Ой, владыка! — И он неловко вскочил. — Прости, что жаловаться начал.

— Иди сюда, — притянул его к себе Само. — Я с дядькой Хотиславом поговорю, но ты мне обещание дай, что самым лучшим лучником из всех станешь. Это наша с тобой тайна будет. Договорились?

— Договорились, владыка! — на князя смотрел не по годам взрослый, знающий горечь потери человек. В его глазах сквозь слезы пробился задорный огонек. — Яровитом клянусь, лучше всех стану! Лучше даже, чем дядька Стоян.

— Вот и славно, — кивнул князь. — Вытирай слезы, воин.

Он встал и пошел туда, где стояли длинные, по германскому обычаю, дома. Там и жила сотня мальчишек-сирот, которых князь взял на воспитание. Хотислав развернулся тут на славу. Княжеская дружина поставила дома чуть ли не за неделю, взяли в стряпухи пять одиноких теток, и дело пошло. Пока мальчишки занимались физкультурой и понемногу осваивали броски дротиков и кулачный бой. Но дальше у отставного подполковника были серьезные планы. За зиму он планировал написать программу обучения.

— Владыка, — склонил голову Хотислав. — Давно поговорить хотел.

— Говори, — кивнул головой Само.

— Позволь дела передать кому-нибудь, а я пойду и спокойно удавлюсь. А? — в глазах сурового мужика читалась тоска и робкая надежда. — Ну, не могу я так больше. Я же не баба, с детьми возиться.

— Рассказывай, — вздохнул князь и сел на чурбак. Разговор будет долгим, он уже это понял.

* * *

Старый римский город Диводурум был разрушен гуннами почти двести лет назад. Не так уж много от того города и осталось. Из каменных строений уцелели бани, в которых теперь была церковь святого Петра, да неработающий гигантский акведук, который поражал воображение всех, кто подходил к этому городу. За границами Диводурума остался огромный амфитеатр, один