Осень 431 г. Равенна

Усталый, в запыленной одежде, на зубах скрипит дорожный песок — таким Аэций явился в окутанную утренней дымкой Равенну на северное побережье Италии.

Равенна в те дни представляла собой надежно укрепленную цитадель, окруженную непроходимыми топями и дремучими сосновыми лесами. Столицей Западной Римской Империи она стала недавно и еще не успела как следует освоиться с новой ролью. Вновь выстроенные роскошные здания соседствовали с лачугами. Изысканный аромат благовоний перебивался запахом рыбы и вонью помойных ям. На уличных перекрестках то и дело встречались разодетые представители римской знати, желавшие показать своё превосходство, и местные богатеи, считавшие глупостью тратиться на дорогие одеяния. Аэций выглядел чужаком и для тех, и для других. Потрепанная кожаная броня заменяла ему одежду. На ногах красовались сшитые в Норике сапоги. Отороченная запыленным мехом накидка прикрывала могучие плечи.

Подъехав к императорским казармам в сопровождении нескольких букеллариев, он оставил лошадь и, назвав свое имя подбежавшим дозорным, велел немедленно подозвать к нему начальника стражи.

— И принесите воды, — добавил он хрипло, чувствуя, что во рту пересохло, и язык ворочается, словно его натирали на терке.

Приказание тотчас исполнили. Аэцию поднесли ведерко до краев наполненное водой. Он отпил из него жадными глотками, обливая подбородок прохладной живительной влагой.

— Аэций? — услышал знакомый окрик и оглянулся.

Среди молчаливо стоявших дозорных появилась высокая вся в блеске фигура начальника стражи. Он был черноволос и выглядел броско. Кольчуга на нем сияла словно дамское зеркало. На загорелом лице с приятными, но ускользающими чертами, застыло то ли растерянное, то ли надменное выражение.

— Севастий?! — воскликнул Аэций, признав в нем давнего друга, с которым по юности служил в императорской гвардии. — Теперь ты начальник стражи?

— Как видишь, — ответил тот, настороженно разглядывая приехавшего.

— Ну, что ты пялишься, как на пугало? — усмехнулся Аэций. — Поприветствуй меня для начала.

Севастий, словно опомнившись, быстро пробормотал приветствие, и они обнялись по-дружески, как бывало раньше.

— Вот это другое дело, — сказал Аэций, похлопав его по плечу. — Пойдем-ка в дозорную. Угостишь меня в честь приезда своей знаменитой виноградной выпивкой.

Начальник стражи услужливо кивнул, понимая, что магистр хочет поговорить наедине.

Они вошли в дозорную комнату, где любила напиваться ночная стража. Тут и там среди оружейных стоек валялись разбитые черепки и белые рыбьи кости, оставшиеся от бесчисленных попоек. Но здесь даже в самое пекло было прохладно и пахло оружием, а не помоями.

Аэций подошел к сосновому грубо сколоченному столу, на котором темнели вместительные серебряные чарки, и налил в них зеленого вина из стоявшего рядом бочонка.

— Похоже, эта скисшая гадость повсюду одна и та же, — сказал он, поморщившись после первого же глотка, но, не задерживаясь, сделал и второй. — Помнишь, как в юности мы пили ее с утра до вечера, а ночью нас выворачивало наизнанку прямо друг на друга?

Севастий, воспоминания которого были уж точно не менее красочными, присоединиться к выпивке отказался.

— Зачем ты приехал? — задал он неожиданный вопрос.

— Разве магистр армии должен отчитываться перед начальником стражи? — все еще улыбаясь, ответил Аэций.

— Да нет. Не должен. Но после того, что ты сделал…

— И что же такого я сделал? — изобразил удивление магистр армии, хотя и предполагал, о чем говорит Севастий. Наверняка, сюда уже долетели слухи о том, что случилось в Норике. Слухи всегда долетают быстрее, чем успеваешь приехать. Однако причина оказалась иной.

— Странно, что ты об этом спрашиваешь, — холодно произнес Севастий. — Тебя и твоих букеллариев обвиняют в убийстве Констанция Феликса.

— В чем меня обвиняют? В чем?! — Аэций почувствовал, как кровь приливает к вискам. С языка слетало одно ругательство за другим.

— Да погоди ты, погоди ругаться, — попытался успокоить его начальник стражи. — Я ведь разговариваю с тобой как друг.

— А мне показалось, как враг.

— Вот именно показалось, — возразил Севастий. — В убийстве тебя обвиняю вовсе не я.

— А кто же?

— Жена Констанция Феликса. Она назвала твое имя перед тем, как сделать последний вздох.

Столь внезапного поворота магистр армии не ожидал. Жена Констанция Феликса обвинила его в убийстве?

— И что… Ей поверили? — спросил он, медленно глотнув из чарки, которую поднял со стола.

— Перед смертью обычно не лгут, — ответил начальник стражи.

Аэций взглянул на него исподлобья.

— Я и не утверждаю, что она лгала. Обозналась, наверное, или кто-то внушил ей, что мы с ее мужем враги.

— А это было не так? — Севастий вперил в Аэция пристальный взгляд. — Даже самому мало-мальски осведомленному человеку известно, что между вами возникло серьезное разногласие. Констанций Феликс подставил тебя в Паннонии. А ты его в Африке с этим письмом к наместнику Бонифатию, из-за которого он поднял мятеж. Дошло до того, что Констанций Феликс потребовал лишить тебя должности магистра армии. И даже убедил императора Феодосия надавить на августу. Разве нет?

— Кажется, было такое, и что? — произнес Аэций, уставившись в пустую чарку, которую все еще держал в руке.

— Выходит, у тебя имелся достаточный повод от него избавиться, — ответил Севастий. — И тех, кто так думает — большинство. Своим обвинением жена Констанция Феликса лишь подтвердила их догадки, и теперь мне приходится собирать улики.

Услышав об этом, Аэций безудержно расхохотался.

— Ты находишь это смешным? — удивился Севастий.

— Нет, — сквозь смех ответил магистр армии. — Я просто представил тебя собирающим улики. Ну, сам подумай. Какие? Где? Разве что я оставил на месте убийства какой-нибудь медальон со своим портретом и подписью «вот он — убийца». Все это чушь, чушь. А правда в том, что никакого разногласия не было и в помине. С Констанцием Феликсом мы пришли к соглашению не мешать друг другу и расстались вполне себе мирно. Какая ирония. Я ни разу не виделся с его женой. А она меня обвинила…