Шрифт:
Закладка:
В начале Ливонской войны русские добились крупных успехов. Царские рати заняли морской порт Нарву и нанесли сокрушительное поражение Ливонскому ордену в Прибалтике. Магистр ордена Кетлер поспешил подписать договор с польским королем. Орден перешел под протекторат Польско-Литовского государства. Шведы утвердились в Ревеле (Таллинне). Военный конфликт стремительно разрастался. Русское государство вступило в полосу военных неудач.
Царь Иван обвинил в поражениях «изменников» бояр и ввел в стране опричные порядки. По его приказу был казнен крупнейший воевода того времени князь Александр Горбатый Суздальский. Многие князья с семьями были отправлены на поселение в Казанский край.
Ермак стал атаманом вольных волжских казаков в то самое время, когда над Россией сгустились тучи опричнины.
В годы Ливонской войны и опричнины Разрядный приказ почти ежегодно нанимал в полки вольных казаков. Сражения на западных границах стали боевой школой для многих сверстников Ермака. Поступив «в наем», вольные казаки надолго покидали свои зимовья.
Любое потрясение в центре России приводило к тому, что на окраинах появлялись новые толпы беглецов. От них казаки своевременно узнавали обо всем, что происходило на родине.
Казнь князя Горбатого и опала на других бояр и княжат привела к роспуску их вооруженных свит. Царь запрещал земцам принимать на службу опальных боевых холопов, и многие из них искали спасения в волжских казачьих станицах.
Следующая волна беглецов принесла весть о бесчинстве царских опричников на Севере и в Поморье и чудовищном разгроме Новгорода.
Жадно расспрашивал Ермак калик перехожих, державших путь с Соловков на Юг. От них он узнал, что его родные места на Двине попали в царскую светлость опричнину. Отныне все подати с односельчан Ермака собирали опричные сборщики. Доставляли же оброки и прочие платежи не в московские приказы, а в опричную Александровскую слободу.
Далеко от окраин пронеслась, прогремела опричная гроза. Но ее последствия отозвались и в вольных станицах. В жизни Ермака опричнина провела свою глубокую борозду. И прежде нелегко было вольному казаку попасть на Русь. Опричнина окончательно закрыла перед ним пути в родные места. Если бы Ермак вздумал вернуться в опричный Борок, то живо попал бы в руки царских «судеек». Ему пришлось бы отвечать, не крамольник ли он из земщины и зачем пожаловал в государев удел.
Прожив в «диком поле» полжизни, вольница сложила себе вольные песни и были. Слышались в них жалобы на горемычную жизнь и прощание с тем, что навеки прошло.
Усевшись подле сказителя, прилежно слушали и стар и млад речитатив певца, славившего белокаменную Москву. «Аз Московьское государьство многолюдно, велико и пространно! Сияет светло посреди! Паче всех иных государьств и орд, аки в небе солнце!» — начинал свой «сказ» степной певец.
За былинным началом следовал плач о невольных скитальцах. Знал сказитель, чем тронуть казака. Кому Москва была матерью, а кому — мачехой.
«Отбегаем мы ис того государства Московского, — старательно выводил певец. — Ис работы вечныя, ис холопства невольного. От бояр и дворян государевых! Кому об нас там тужить? Рады там все концу нашему!»
Песни могли пронять до слез кого угодно. Больше всего в них волновало то, что они были чистой правдой.
«На Руси, — причитал сказитель, — не почитают нас и за пса смердящего. Сами ведаем, каковы мы в Московском государстве люди дорогие».
Не забыть было беглым холопам и ярыжкам надменную боярскую Москву. Старая обида жгла и стучала в сердце. С тех пор как они покинули Русь, там что-то изменилось. Потому слухи о казнях бояр-лиходеев в столице пробуждали в них не только страх, но и надежду.
— Грозен царь, но справедлив! — толковала чернь. — В белокаменной Москве угнездилась боярская измена! Как государю не казнить своих лиходеев?
Бродячий певец, переведя дух, уже пел новую песню:
Как воссияло солнце красное,
Тогда-то воцарился у нас грочнин царь,
Грозный царь Иван Васильевич.
Заводил он свой хорош, почестей пир.
Все на почестном напивалися…
Говорил Грозный царь Иван Васильевич:
«Есть чем царю мне похвастати,
Я вынес царство из Царя-града,
Царскую порфиру на себя одел.
Царский костыль себе в руки взял,
Вывел измену с каменной Москвы!»
Бесшабашная вольница из дальних станиц судила об опричнине понаслышке, а потому вести о казнях опальчивого царя не повредили ему в глазах народа, не помрачили его славы. Слушая сказы о грозном царе и его опричниках, Ермак и не подозревал, что скоро ему самому придется побывать на опричной службе.
ТУРЕЦКОЕ НАШЕСТВИЕ
Ливонская война поглотила все силы России. Царские ратники не появлялись более под Азовом и у Перекопа. Предоставленные самим себе, казаки подвергались новому натиску со стороны кочевых орд.
Степняки громили казачьи станицы, истребляли жителей, а взятых в плен казаков продавали в рабство на невольничьих рынках в Азове и в Крыму. Страшная участь ожидала вольных атаманов, попавших в руки к врагам. С них живьем сдирали кожу, закапывали в землю, сажали на кол.
Властитель Османской империи лишь ждал случая, чтобы изгнать русских с Дона и Волги. Воспользовавшись тем, что русские армии увязли в Ливонии, он решил силой захватить Астрахань и твердой ногой стать в Поволжье.
С наступлением лета 1569 года турецкий флот двинулся из Азова вверх по Дону, к Переволоке. Капудан-паша имел под командой около сотни больших и малых судов. Флотилия растянулась по реке на много верст.
Две с половиной тысячи гребцов не выпускали из рук весел. Кого тут только не было: пленные венгры и итальянцы, албанцы и русские, греки и молдаване.
На капитанской галере плыл пленный русский дворянин Семен Мальцев, прикованный цепью подле других русских гребцов. Царь Иван послал Мальцева с поручением к мирным ногайским князьям. Но тот оплошал и был захвачен в степи татарами. До «городков» волжских казаков было рукой подать, и посланник лишь ждал случая, чтобы бежать под защиту казаков. Но басурманы зорко стерегли пленника, пока не доставили его в Азов. Попав на галеры, Мальцев решил бежать при первом же нападении казаков.
Чем ближе к Волге подходили турки, тем медленнее двигались их суда. Глубоко сидевшие в воде галеры то и дело садились на мель. Тогда на борту поднималась суматоха. С невольников снимали цепи, и они на шлюпках возили на берег пушки. Когда корабль освобождался от груза, лодки волочили их через отмели.
Гребцы на галерах недоумевали: «Куда запропали донские казаки? Хотя бы было казаков с две тысячи,
