Евгений Константинов [email protected]

Платник

От редакции: Как известно по многим источникам, к заключению договоров с нелюдьми, у которых нет оснований желать людям добра, стоит относиться более чем осторожно. Судьба героя этого рассказа — очередное тому подтверждение.

Лёд оказался довольно толстым. Потребовалось с десяток ударов пешней, прежде чем снизу в образовавшееся отверстие заструилась вода, и ещё парочка, — чтобы получилась нормальная лунка. Трёхдневный мороз сделал свое дело, превратив поверхность озера в твердь, по которой можно было смело ходить, бегать и даже прыгать.

— Ниночка, иди сюда, не бойся, — позвал Ефим Шишигин шестилетнюю дочку, оставшуюся на берегу. — Только аккуратней, лёд скользкий.

— Хватай меня, папуль! — девчушка уселась на санки со спинкой, оттолкнулась ногами от заснеженной земли и заскользила по покатому берегу.

Если бы Ефим хоть немного замешкался, набравшие скорость санки могли докатиться до середины озера и даже до противоположного берега, но он успел схватить их за спинку, при этом едва не упал.

— Больше так не озорничай, — погрозил он дочке пальцем. — И посиди-ка лучше тут, пока я попробую рыбку поймать.

Долго рыбачить Ефим не собирался, просто после работы заглянул на озеро разведать, что да как. А вот завтра неплохо бы приехать сюда с утра пораньше, чтобы ещё затемно на самых лучших местах расставить жерлицы с живцами-карасиками, после чего спокойно ловить на мормышечку окуньков да плотвичку весь короткий декабрьский световой день.

Озеро славилось приличными глубинами, чистейшей водой — благодаря бьющим со дна родникам, и главное — обилием крупной рыбы. Вот только добираться сюда было проблематично. Дорога имелась, но такая раздолбанная, что проще пройти полтора часа пешком, чем застрять на машине в такой колее, из которой машинку только трактором вытащишь. Впрочем, ходили слухи, что в ближайшие год-два дорогу приведут в порядок. И в связи с этим у Ефима, жившего неподалёку, в деревне, появилась задумка взять озеро в аренду, запустить в него форель, карпа, толстолобика, и организовать платную рыбалку — очень перспективный бизнес…

Сторожок на удочке Ефима дрогнул, и рыболов привычно сделал подсечку. Есть первый окунь! Хорошенький, граммов под сто пятьдесят, таких бы завтра штук двадцать поймать и, считай, рыбалка удалась. Но сегодня такого красавца можно и отпустить. Освободив окуня от крючка, Ефим кинул его в лунку и одновременно со всплеском услышал где-то за спиной:

— Папуль!

Даже ещё не обернувшись, Ефим догадался, что Ниночка провалилась в полынью. Ему самому довелось здесь пару раз искупаться зимой — из-за родников лёд кое-где был гораздо тоньше, чем в других местах. Но Ефим-то считал для себя эти купания своего рода вынужденным развлечением, которое заканчивалось большим, чем

обычно, усугублением алкоголя — здоровья ради. Теперь в ледяной воде оказалась дочь! Ефим не просто побежал, он понёсся, отталкиваясь от скользкого льда, и, кажется, за свой стремительный рывок не успел хотя бы раз вдохнуть-выдохнуть. Ниночка бултыхалась в полынье посередине озера. Каким образом она очутилась именно в самом опасном месте, где мощные струи родника постоянно истончали лёд, сейчас было неважно. Главное — спасти дочурку, пусть даже ценой собственной жизни. Но

если бы всё было так просто!

Лед не трещал и не ломался — ближе к полынье он просто сходил на нет, и в воде невозможно было разглядеть, где, собственно, его кромка. Для тонувшего и для спасающего это был самый худший вариант, тем более, если у спасателя не имелось верёвки, которую можно было бы подбросить с безопасного расстояния.

— Сейчас, Ниночка, сейчас я тебя вытащу! — закричал Ефим.

— Папуля… — словно прощаясь, девочка взмахнула рукой и с головой погрузилась в воду.

— Нет! Нет!!! — заорал Ефим, сбрасывая куртку, чтобы немедленно прыгнуть в полынью.

Этого не понадобилось. Ниночка вдруг как-то вся разом с шумом выплеснулась на поверхность, причём не просто так, а восседая на саночках. Только не на своих, раскрашенных дюралево-деревянных, а на других, словно бы созданных из цельной ледышки. И вся одежда на Ниночке была какая-то ледяная, голубовато-серебристая, только лицо девочки и одна её рука, потерявшая рукавицу, выглядели живыми, всё остальное — заледеневшим.

Рука дочурки тянулась к отцу, и Ефим, оказавшийся на самой кромке тончайшего льда, схватил её, потянул на себя, но какаято сила остановила движение, заставила отвести взгляд от Ниночки и перевести на полынью, в которой сначала вывернулся широченный рыбий хвост, а затем показалось старческое лицо, обрамленное колышущимися, словно водоросли, седыми прядями…

***

— А вы знаете, мужики, что самое интересное? — взял слово Геннадий Вакиридзе. — Самое интересное то, что Шишига оборзел в корягу! Кидает нашу рыбацкую братию на ровном месте! Нет, в свое время он всё правильно делал. Рыбку в озеро запускал в количестве, рекламу кое-какую осуществил, даже вон в нашем любимом журнальчике она прошла, — Вакиридзе подмигнул Павлу, редактору упомянутого журнала. — Но реклама — одно, а на деле — что? Туфта полнейшая…

— Постой, ты объясни, в чём туфта-то? — обернулся с переднего сиденья долговязый парень по прозвищу Лыжник. — Намекаешь, что Шишига какую-то свою игру ведёт? Типа…

— Да не намекаю я, — не позволив приятелю высказать мысль, взорвался Вакиридзе. — А прямо говорю — мухлюет барыга. Почему думаете вот уже сколько времени ни одной крупной форели никто из нас не поймал? Забыли уже, как она выглядит!

— Ловить не умеем, — бросил сидевший за рулем Женька Голубев.

— Чего?! — возмутился Геннадий. — Это мы-то ловить не умеем? Это Неспокой ный ловить не умеет? Который на рыбалке чаще, чем на работе, бывает!

— Почему же тогда мелочёвка попадается, а крупняк словно весь перевёлся? — поинтересовался Павел.

— Да не перевёлся крупняк! Просто Шишига какую-нибудь хитрость придумал, чтобы, когда мы приезжаем, не клевала на наши приманки крупная форель.

— Какую, например, хитрость?

— Ну, допустим, в определённые часы врубает какое-нибудь излучение, отбивающее аппетит именно у крупной рыбы.

— Не может такого быть, — усомнился Лыжник.

— Всё может быть, — сказал Голубев.

— А я предлагаю, не мудрствуя лукаво, спросить об этом у самого Шишиги, — предложил Павел. — Куда, мол, крупная форель подевалась?

— Так он тебе и расколется, — отмахнулся Вакиридзе. — Лучше уж мягко так намекнуть,