— Ты переступаешь черту, Константин. Я твой врач.

— Нет, Клэр. Я тебя не нанимал. Не просил. Нигде не подписывал. Ты не мой врач.

Я не отвечаю. Не знаю, как это сделать.

— Я скажу, кто ты, — говорит он с ноткой презрения, которая мне слишком хорошо знакома.

Мой гнев вспыхивает, руки сжимаются в кулаки. Жар разливается по груди, и я яростно выдыхаю. Сажусь, но не так близко, чтобы он мог прикоснуться ко мне. Я всю свою жизнь слушала насмешки от богатой элиты за то, что не соответствую их идеальным критериям, либо от всех остальных за то, что я богатая элита. Это одинокое, очень одинокое место для жизни. Я не позволю этому мудаку судить меня.

— Продолжай, Константин. Сидя напротив целый час, не зная буквально ничего обо мне, кроме цвета волос и глаз, ты меня полностью раскусил. Давай послушаем. Кто я такая?

Я наблюдаю, как пульсирует вена на его виске, а ноздри раздуваются. Я бы испугалась нападения, если бы он не был прикован цепью. Черт, даже сейчас я боюсь.

— Ты либо девственница, либо никогда не была с мужчиной, который смог бы удовлетворить твое тело.

Я моргаю, слишком удивленная, чтобы ответить. Страх и желание так близко знакомы, не знаю, почему это пускает корни в моем животе, но знаю, что бессильна остановить это.

Я слушаю его, разинув рот и сжав пальцы на поверхности стола, пока он продолжает.

— Ты хорошая маленькая девочка. Следуешь правилам. Ты очаровательна и изобретательна, много работаешь. Ты остроумна и полна энтузиазма, многие становятся твоими друзьями, но лишь немногие входят в твой внутренний круг. Перечеркиваешь каждую букву «t» и расставляешь точки над «i». Ты не паркуешься на местах для инвалидов и никогда в жизни не получала штраф. Твой папа платил за колледж, так что у тебя нет студенческих ссуд.

Неужели я настолько предсказуема?

Он наклоняется ближе. Слава богу, он прикован. Расстояние — это единственное, что сейчас удерживает меня от того, чтобы поддаться гневу.

Когда он понижает голос, мне нужно наклониться ближе, чтобы услышать его. В его глазах вспыхивает лукавый огонек. Он облизывает губы.

— Ты доводила себя до оргазма, но у тебя никогда не было оргазма, от которого захватывало дух, который оставил бы без костей и разрушил нахрен. Тебе никогда не раздвигали ноги и не лизали киску, чтобы ты кричала до потери голоса, — он сглатывает. — Верно, доктор?

Я уже на ногах. Не помню, как встала. Я тянусь дрожащей рукой к своему портфелю и выпрямляюсь.

— Ты переступил черту, Константин, — я делаю вдох и снова его выдыхаю. — И если ты думаешь, что меня так легко прочитать, ты глубоко ошибаешься.

Я тянусь за бумагой и засовываю ее обратно в папку. Кладу ее в свою сумку, затем ищу ручку.

Ручка исчезла.

Дерьмо.

Блять.

Я маскирую свой страх, чтобы он не знал, как я напугана, и мысленно ругаю себя. Он предупредил меня. Он предупреждал. И, как идиотка, я оставила ручку прямо там, на столе.

Я должна отчитываться перед своим начальником. По крайней мере, я должна упомянуть охраннику, что Константин, возможно, взял мою ручку. Но тогда они бы поняли, что я безответственная.

Этот придурок говорил о сексе, чем привел меня в замешательство. Он взял ручку, а я и не заметила.

Черт!

Я ухожу от него с высоко поднятой головой, благодарная, что он не знает, как мой живот дрожит от желания. Я качаю головой в сторону двери.

— Мне это всё не нужно. А тебе — да. Ты должен найти свой путь обратно, — я поворачиваюсь, чтобы посмотреть на него, и замечаю удивление в его глазах. Удерживая его взгляд, я тянусь к заколке на голове, и распускаю их. Мои тяжелые волосы свисают на плечи. Насмехаясь над ним. — Иногда все не так, как кажется.

Я поворачиваюсь на каблуках и выхожу за дверь.

Меня так сильно трясет, что я чувствую слабость.

Конечно, это была уловка. Я солгала сквозь зубы. Он был прав, черт возьми, во всем.

Насколько я облажалась, что позволила ему добраться до меня?

У него моя ручка?

Я роюсь в своей сумке в приемной, разбрасывая бумаги и папки по столу. Мои пальцы нащупывают ручку. Я вздыхаю с облегчением.

Когда звонит телефон, я отвечаю на него дрожащими руками.

— Привет.

Фелисити.

— Привет, милая. Ты в порядке? Я писала тебе раз десять и не могла дозвониться, — даже Фелисити не знает о моей работе в тюрьме. Никто не знает.

— О, да, я в порядке. Извини. Просто работала.

— Ну ладно, я просто волновалась.

Она продолжает рассказывать о том, как ей понравилась вечеринка по случаю дня рождения, как Сперджен Макдауэлл пригласил ее на свидание и что Гидеон Бенедикт хочет получить мой номер.

Мои мысли были о мужчине, сидящем в другой комнате.

Тебе никогда не раздвигали ноги и не лизали киску так, чтобы ты кричала до потери голоса.

Знают ли Сперджен Макдауэлл и Гидеон Бенедикт, как это сделать? Я праздно удивляюсь.

Нет.

А Константин?

Нет, Боже, нет. Нет, нет, нет, нет!

Я не в своем уме, раз начала думать об этом. Но образ большого, мускулистого парня с татуировками подсказывает, что этот мужчина не нежен в постели. Это мужчина знает, что делать с женщиной.

Мужчина, который уделил мне немного внимания, а я уже представляю, каково это было бы, если…

Сосредотачиваюсь на звуке своих каблуков, стучащих по бетону, когда иду к выходу.

Надо уволиться. Нужно закончить ординатуру, и где-то должна быть еще одна вакансия.

Быть рядом с Константином — гиблое дело.

Глава 5

Константин

Клэр выбегает из комнаты, по пути нажимая на звонок, сообщая охранникам, что пришло время отвести меня обратно в камеру.

Теперь я вернулся в общую зону, мое утомительное пребывание в одиночной камере подошло к концу. Я предпочитаю удобство личной встречи со своей братвой, доступ к контрабандным мобильным телефонам и легкую передачу инструкций. Единственная проблема заключается в том, что ирландцы не будут удовлетворены нашей встречей во дворе. Рокси мертва. Они потребуют взамен моей смерти или, как минимум, серьезного физического ущерба. Небольшая передышка ничего не даст — они снова нападут.

Однако это не причина, по которой мне нужно убираться отсюда к чертовой матери.

Мне нужно убираться, потому что ирландцы не единственные, кто хочет отомстить.

Рокси временами сводила меня с ума. Это должен был быть брак по договоренности — мы не столько