Восполнить это помогли бы снадобья на основе животных внутренностей, лучше всего из печени или сердца. Но такие ингредиенты у меня с собой отсутствовали, даже в законсервированном или сушёном виде. Брать их с собой в путешествие означало привлекать запахами хищников и тёмных сущностей, а мне это уж точно ни к чему.

Я взялся приводить в порядок остальное место работы: начал с собирания вещей и очередного заталкивания их в свой куль. Посмеялся сам про себя — что-то мне это напоминает.

«Меньше дня прошло, а я снова собираю вещи — не привыкнуть бы к жизни такой», — внутренне шутил я, набираясь храбрости привести своё внимание к волнующим меня вопросам. Хоть и отмахивался тем, что не стоит лишний раз докучать проводнице — ей и без этого тревожно, судя по длительным взглядам в сторону девушки — но ответы мне уже нужны. Только вот… с чего начать?

— Почему вам отказались помогать? — вырвалось первое из отодвинутого ситуацией и действием интереса. Да, именно эта тема больше всего лишает меня покоя и теребит душу, настолько трудно было поверить в равнодушие местных обитателей.

Я повернулся, посмотрев на мухоморчика. Она в ответ только скривила тонкие губы, пряча лицо в тени своей шляпы. Лиса открыла глаза, подняв голову и устремив ясный взгляд на меня. Я ощутил внутри холод, как будто стал стеклянным и сейчас меня разглядывали на просвет. Невольно поёжился, но выдержал. Чтобы себя чем-то отвлечь, взялся за ещё влажные льняные лоскуты, собирая их и сворачивая по отдельности, складывал возле куля.

Девочка поднялась с места, вставая на носочки, обняла за шею зверя и что-то зафырчала ей на ухо. Получив в ответ такое же фырканье и лисье дробное «ке-ке-ке», она расцепила руки и повернулась в мою сторону. Я от их беседы чуть лоскут не сжёг — он выпал из рук и покатился к костру, но был вовремя мною пойман.

Они общаются? Понимают друг друга? На зверином-то языке?! Видимо, все эмоции были считаны с моего выражения — мухоморчик мимолётно тускло улыбнулась. Сжимая пальцами полы своей шляпы, словно ища в ней поддержку и убежище, наконец, она выдавила:

— Испугались. Чёрная рана. Страшная рана.

Я подхватил:

— У них нет никого, кто мог бы справиться?

Она кивнула. В моих глазах картина сложилась с другой стороны. Я почувствовал внутреннее облегчение. «Всё относительно», — напомнил сам себе.

— Что за рана? Чем она отличается от обычной? Яд? Или, может, болезнь?

Проводница долго молчала и, набравшись решимости, выдохнула:

— Ахирская проказа.

И тут же с вызовом вскинула голову, впиваясь в меня взглядом, отпустив шляпу и стиснув кулачки, выпрямила руки вдоль тела. Я вздрогнул от неожиданно резких движений и впервые увидел её глаза — большие и чистые, с красной в белую крапинку радужкой. И почему я не удивлён? Хотел улыбнуться, но подавился, столкнувшись с переменами во всём её виде — напряжение и подавляемая ярость. На мгновение мне почудилось, что она сейчас бросится на меня с кулаками, и лиса ей при этом поможет. Но вот сам её взгляд словно кричал замолченное, но очень явное: «Почему ты ещё не бежишь? Беги, как и все остальные!».

Я совсем растерялся, не зная, как быть. Судя по вмиг накалившейся обстановке, она сообщила мне жуткую весть. Но я даже представления не имел, что такое «Ахирская проказа». Чёрная кожа вокруг раны? Так это просто мёртвая плоть и гнильца заражения, от которой мы совместной помощью избавились и дали телу возможность обновиться. Однако иглой впившееся в меня чувство сомнения стоило развеять — вдруг я упустил что-то?

Я хмурясь вернулся к девушке, беря в одну руку уже меркнущую лампу, а второй приподнимая свободный край листовой припарки. Моему взору предстала часть аккуратного вишнёвого шва, стянувшего покрасневшую кожу. Никакой черноты или ещё чего-то постороннего ни под швом, ни вокруг не было, но я оставил себе в голове заметку провести более тщательный осмотр, когда придёт время.

Лампу я отставил, до осмотра в ней надобности нет — света летнего дня хватало. Он грел тело и душу и обещал быть с нами ещё какое-то время.

Обратил внимание к мухоморчику и обомлел — она застыла, следя за каждым моим действием, а из её глаз градом катились слёзы, окончательно вгоняя меня в ступор.

Откуда такие реакции и перемены настроя? Насколько всё плохо в её детском виденье и отношении чужих к их беде? Решил оставить эти щекотливые вопросы об отношениях и проказе: спрашивать у неё значило получить ещё больше разрозненной и обрывочной информации, которая сильнее запутает. А может и вообще спровоцирует её на нападение. Тут я понял, что необходимо быть крайне осторожным в словах и собственном поведении. Для мухоморчика состояние девушки и отношение к ней крайне важнó.

Как бы то ни было, буду исходить из того, что есть. А есть позабытая и тем самым спасённая от огня гнильца на листьях. Этой чёрной заразой стоит заняться — очень уж она привлекла внимание. Но что делать с плачущим ребёнком? Её нужно как-то успокоить. Знать бы ещё, как это делается.

— Я не знаю, о какой проказе ты говоришь, — честно признался я, — но, может быть, ты слишком тревожишься? Зелье хорошо регенерирует рану.

— Внутри, — всхлипнула проводница, ладонями утирая безостановочные слёзы. Лиса опустила голову, ткнувшись носом в её шляпу. Я почувствовал, как тревожная печаль и ярость, повисшие в воздухе, начали успокаиваться.

Её ответ заставил меня задуматься. Но я ведь предусмотрел этот момент, когда подбирал формулу. В моей памяти были ситуации, когда Каша боролась именно с внутренним заражением, из раза в раз повторяя, что «не всё вернό, что наверху».

— Если внутри всё ещё есть какое-то заражение, то среагирует пыльца чистоцвета. Но из того, что я уже вижу, реакции нет. Глядя на тебя, я теперь не совсем уверен, но пока процесс идёт успешно.

Я, обмотав ладонь лоскутом, снял с костра опустевший котелок: соляной раствор в нём окончательно выкипел, осталось сполоснуть чистой водой и можно готовить.

Попутно размышлял о том, почему всё это умею. Бабка учила меня разному, но напрямую лéкарству — нет. Делала всегда всё сама, я только на подхвате был: приносил-уносил нужное, слушал, держал, наблюдал. Единственное, чем сам занимался из этой области, когда выдавалась возможность — учился сшиванию. В этом мне помогала Анка. Иногда она приносила с охоты зайцев либо раненных, либо недавно убитых — и я оттачивал свои навыки на их ещё мягкой коже.

— Если тебя это утешит, — продолжил я, —