Когда же стрелка на часах подошла к шести, я уже стоял возле подъезда Мирай и ждал. Она вышла спустя две минуты. Мы вновь отправились гулять. Казалось бы, обычная прогулка, но почему-то было неспокойно на душе. Сердце сжималось от странного двойственного чувства; кровь и леденела, и пылала. Я был влюблен. Всё еще осознавал это, но решиться признаться пока не мог. Каждый раз, глядя в ее глаза, мне хотелось взять ее за руку и сказать прямо, без единого обиняка: «Я люблю тебя». Что сложного, дурень? Просто возьми и скажи. А не мог. И мне оставалось только корить себя за это, покуда не признаюсь.

В тот вечер я узнал, когда у Мирай день рождения. Разговор как-то удачно зашел на эту тему. Она спросила, когда этот праздник у меня. Я ответил – пятого апреля. Потом сам задал тот же вопрос. И получил дату – четырнадцатое марта.

– Так это же совсем скоро, получается…

– Да. Через… – Мирай начала считать в уме. – Двадцать шесть дней.

Я молча кивнул, задумавшись. Совсем скоро.

После прогулки в тот же день я начал размышлять над подарком.

«Что можно подарить Мирай? Я ведь даже толком не знаю, что ей нужно. Хотя, если перебирать, исходя не из „нужно и важно“, а из „приятно и мило“, то можно попробовать заказать ее портрет. А что, в интернете много художников, которые на заказ рисуют. Идея-то неплохая. Правда, недешево это, да и вряд ли хватит личных сбережений, однако… когда же родители мне отказывали?»

К тому времени мать с отцом по-прежнему находились где-то в отъезде, но у меня всегда была с ними связь. Тем более я уже знакомил их с Мирай – когда они вернулись из Южной Дакоты, в конце января. Она им очень понравилась. Да настолько, что они чуть ли не сватали нас, когда она приходила.

В общем, на днях я посмотрел несколько анкет на разных сайтах, пригляделся к самой высоко оцененной и написал творцу. Скинул фото своей возлюбленной, которое сделал относительно недавно, и он, всё подсчитав, назвал цену – триста пятьдесят долларов. «Не так уж и много, – подумал я. – В моей копилке только двести, так что родителям ничего не будет стоить одолжить мне еще сто пятьдесят». Я написал им, они с удовольствием согласились помочь и сказали, что, скорее всего, будут уже дома к ее дню рождения – можно будет заглянуть в гости. По итогу я получил на карту сто пятьдесят баксов. Чуть позже забежал в банк, дополнил счет еще двумя сотнями. Тотчас же вернулся домой и связался с художником. Тот согласился написать Мирай и после оплаты сказал, что как только закончит, скинет фотографию портрета и, если меня всё устроит, отправит его доставкой на дом. «Чудесно, буду ждать!» – набрал я на клавиатуре и воодушевился, кажется, как никогда прежде. Оставалось только ждать.

Картину я получил первого дня весны. Она была даже шикарней, чем на фото. Еще бы. Просто изумительно выполненная работа! Если бы мастер не противился, я бы добавил к итоговой сумме еще сотню – настолько мне всё понравилось. Портрету суждено было дожидаться четырнадцатого числа в моей комнате завернутым в большой эфалиновый пакет.

Четырнадцатое марта выпало на пятницу. Уже в девятом часу утра я стучался в дверь квартиры Прайсов, держа в левой руке заветный подарок. Мать Мирай снова добродушно приняла меня, изрядно удивившись размеру пакета, и позвала дочь. Та прибежала чуть ли не пулей. Она по-настоящему сияла от счастья. Немудрено, ее же день все-таки. Портрет я вручил у нее в комнате. Сначала она не знала, что сказать, а потом сильно обняла меня со слезами на глазах. Как будто ей никогда не делали подарков. И в ее объятиях мне казалось, что сам я был самым счастливым человеком на земле. После этого Мирай повесила себя любимую над кроватью, а затем позвала меня поехать с ней к бабушке с дедушкой, праздновать день рождения. Разумеется, я согласился и, разделив с Мирай и миссис Прайс такси, отправился куда-то за город.

Небоскребы центральных районов отражались в зеркалах заднего вида, всё стремительнее отдаляясь. Постепенно однотипный оттенок городских улиц сменился целой палитрой природных цветов. Путь обещал быть недолгим – всего час езды. Уже где-то на двадцатой минуте взору моему предстали широкие поля риса и ржи, укутанные обильным снегом. Вдали по левую руку виднелись струйки дыма и малюсенькие силуэты людей, по правую – исполинское белое одеяло, залитое лучами раннего весеннего солнца. Местами впереди наблюдался поземок.

Наслаждаться поездкой в безмолвной тишине не позволял дерзкий голос Билли Джо Армстронга по радио. «Слишком уж быстро… – пел он, – совсем чуть-чуть, и ты уже вне себя. Слишком уж быстро… Слишком поздно – и быть тобой уже дерьмово». На протяжении всей поездки мои уши услаждались совершенно разными мелодиями: от Green Day и Good Charlotte до Limp Bizkit и Papa Roach. Пока слушал и отбивал ритм на ногах, я заметил одну деталь, связанную с проигрывателем: водитель слушал через флешку. Я оценил его вкус, мне даже хотелось пожать ему руку, но эта идея быстро исчерпала себя, растворившись в пустынном пейзаже за окном. Не знаю почему, но смотреть на него было удовольствием. Я так чувствовал то ли от шикарной музыки на фоне, то ли от самой красоты природной… Черт его знает. Но я взирал вдаль с интересом. Взирал, покуда не заметил, что мы почти приехали.

Об этом мне сообщила Мирай. Она потянула меня за рукав, отвлекая от транса, и указала на небольшой поселок впереди – там и жили ее бабушка с дедушкой, в одном из самых больших домов, к слову. Такси остановилось возле трехэтажного коттеджа, с большим внутренним двором. Я поразился ему. Никогда прежде не видел вживую подобных, не побоюсь этого слова, особняков, хотя не совру, если скажу, что я встречал не так уж много загородных жилищ. Затянувшееся изумление прервала пожилая чета, вышедшая из-за калитки спустя две минуты после нашего приезда. Не теряя времени, они пригласили нас пройти во двор, а с него – сразу в дом. Я с преогромным удовольствием принял приглашение – и в одночасье оказался в ореоле необычайного уюта и какой-то юношеской ностальгии.

Сначала мы осмотрели весь первый этаж, где из особенного обнаружил комнату для бильярда и сауну, а затем поднялись на второй, где миссис Прайс и бабушка с дедушкой остановились. Мы же с Мирай решили пройти на третий этаж – он полностью принадлежал ей. По сути, там было всего три комнаты, одна из которых – ванная, а еще