Шрифт:
Закладка:
– Это вы ловко, Александр Федорович…
– Можно просто Саша, все свои…
– Это правда. Кстати, к слову, о Николае…
– О Николае Александровиче? Императоре и самодержце Всероссийском, Московском, Киевском, Владимирском, Новгородском, Царе Казанском, Царе Астраханском, Царе Польском, Царе Сибирском, Царе Херсонеса Таврического, Царе Грузинском, великом князе Финляндском и прочая, и прочая, и прочая?
– Вы знаете титул его императорского величества наизусть? – собеседник начал говорить тише.
– Вне всяких сомнений. И в оригинале он намного длиннее, примерно втрое. Хотя это вряд ли ему как-то поможет, – также из деликатности перешел на шепот Александр Федорович.
Но вскоре вновь стал громким, вскочил с места, добежал до секретера и вернулся к собеседникам с газетой.
– Кстати, а вы видели свежую первую полосу «Санкт-Петербургских ведомостей»?
На большой фотографии расположилась царская чета в окружении большой свиты, казаков и офицеров всех мастей. Люди бросали вверх шапки.
– Боюсь, трехсотлетие династии при таких шапкозакидательских настроениях может и не состояться.
– Вы считаете, монархия обречена?
– Я считаю, что некоторые ее представители элементарно могут не дожить до главного торжества! Как говорится, Caesarem decet stantem mori!
– Простите?
– В переводе с латыни: Цезарю подобает умереть стоя.
– Вы на что намекаете?
– Ceterum censeo Carthaginem delendam esse – а кроме того, я полагаю, что Карфаген должен быть разрушен! Так римский сенатор Катон Старший заканчивал любую свою речь в сенате. И я не устаю повторять, что радикальному развороту ситуации, о которой все мы так или иначе помышляем, альтернативы почти не остается, – резюмировал хозяин вечера.
В разговор вступил еще один собеседник, который до сего времени молчал:
– Это довольно смелое утверждение. И если бы мы все не находились сейчас в вашем доме, под вашей, так сказать, гарантией, наверняка кто-то из нас уже сидел бы в «Крестах», а кто-то и в Петропавловской крепости…
– Очень может быть! – согласился Александр Федорович и, взяв китайский фарфоровый чайничек, налил дымящегося напитка себе в маленькую изящную чашку.
– Хм… – продолжил новый собеседник. – Позвольте полюбопытствовать…
– Позволяю!
– Хм… И давно ли вы пришли к таким выводам касательно интересующего нас вопроса?
Александр Федорович откинулся на спинку кресла и принялся мысленно считать.
– Да уж лет пять как… Если не поболее.
– Столь же дерзновенную мысль, как я слышал, высказывают уже даже и некоторые представители умеренного консервативного большинства?
– Очень может быть, очень может быть! Разница между нами и ними на самом деле не столь существенна. Разве только в том, что мне эта мысль пришла сразу после первой русской революции, а им становится очевидной лишь сейчас.
– И… что вы предлагаете?
– Все новое – хорошо забытое старое. Любому гимназисту скоро станет понятно: чтобы предотвратить еще большую катастрофу и спасти нашу Россию, нужно повторить события одиннадцатого марта тысяча восемьсот первого года[8]…
– Те, где фигурировала золотая табакерка?..
– Совершенно верно! Зубов ударил субъекта в висок массивной золотой табакеркой. А чуть позже Павел был задушен еще и офицерским шарфом.
– Но вы понимаете, что сегодня…
– Конечно! Я не сторонник подобной средневековой дикости. В конце концов, мы живем в двадцатом веке. Есть и более гуманные, а главное – более эффективные способы решения вопроса.
– Хорошо, и кто бы мог взять на себя эту непростую задачу?
– Зрите в корень, Александр Михайлович, зрите в корень… Ведь это краеугольный камень вопроса. Кто возьмет на себя ответственность? Некоторые из наших трусоватых единомышленников явно предпочитают снять ее с себя, остаться чистенькими. В этом и есть главное отличие нас от них. Я же считаю, что, принимая идею, должно принять на себя и всю ответственность за нее, самочинно пойдя на ее выполнение.
– Вы смелый человек, Александр Федорович!
– Живем один раз, Александр Михайлович!
– Позвольте, я выпью… А вы что не пьете?
– Конечно, конечно, вот вам графин, давайте я за вами поухаживаю… А я никогда не пил и не пью. И не курю.
– Как видно, не планируете закончить дни в ближайшее время в Петропавловской крепости.
– Не планирую, там точно не планирую! Планирую дожить до девяноста лет и закончить дни в Нью-Йорке[9]… Шучу…
– Господа, – в разговор наконец вступил четвертый собеседник, который до сих пор молчал и, по-видимому, самый высокопоставленный из всех. – Давайте сменим тему. И Александру Федоровичу все же придется с нами выпить.
– Это отчего же?
– Повод более чем достаточен. Вас только что избрали в Государственную Думу, с чем я вас и поздравляю! – Сановный собеседник взял две рюмки, одну из которых протянул Александру Федоровичу.
– Эх, была не была… – Тот принял протянутую рюмку, но пока что не пригубил, а продолжил держать в руке. – Придется развязать, но только в этот раз!
– Думаю, поводов будет больше. У нас на вас большие виды. Не думайте, что удастся вести тихую и трезвую жизнь в Таврическом дворце.
– Спасибо за участие! Да, предстоит много работы…
– Признайтесь, не ожидали, что станете членом всероссийского парламента в тридцать один год? Наверняка строили другие жизненные планы?
– Ох, прямо в точку. Я не мог даже помыслить о депутатстве, поскольку и не было у нас никакого парламента, даже в наметках! Родился я в медвежьем углу, можно сказать, глухой провинции, в Симбирске. Для нас городовой был властью, а не депутат парламента. А потом еще десять лет провел в Туркестане, где вместо русского царя мы наблюдали разве только хивинского хана да бухарского эмира по большим религиозным праздникам.
– Позвольте-с, позвольте-с, вы сказали – в Симбирске? Передавайте привет земляку…
– Это кому же?
– Да этому, Ульянову.
– Ленину? Ха! – Александр Федорович засмеялся своим звонким баритоном. – А вы знаете, что мой отец когда-то был его учителем?
– Кого? – У собеседников, что называется, глаза на лоб полезли. – Лидера большевиков, Ульянова-Ленина?
– Того самого. Тот учился в симбирской гимназии, а мой досточтимый папенька состоял ее директором многие годы.
– Хорошо обучил, значит…
– Это да… С одной четверкой… По логике… Тут уже засмеялись все.
– А вы встречались с Ильичом?
– Да как вам сказать? Если говорить о том времени, когда я был уже в ясном уме и твердой памяти, не припомню такого. Симбирск я покинул в восемь лет. Но и утверждать, что упомянутый персонаж ни разу не качал мою колыбельку, тоже не могу – наши родители дружили.
– И что же это он не заразил вас своими идеями?
– Видимо, я оказался более здоровым, чем он! Все снова засмеялись.
– Да, тесен мир… – «Заговорщики» налили себе еще по рюмке.
Но Александр Федорович продолжал держать прежнюю:
– Велика Россия, а порядка в ней нет…
– Хотя, если перестроить ее, кирпичик за кирпичиком, порядка станет больше, – загадочно намекнул Александр Михайлович.
Хозяин «вечеринки» поднял глаза, с интересом заглянув в глаза собеседника.
– Что вы думаете о вольных каменщиках, Александр Федорович?
– Хм… Вот так вот, да?.. Что я думаю… Это официальное приглашение?
– Считайте,
