– Я очень много об этом читала, – добавила она.

– О чем?

– Об однояйцевых близнецах.

– И?

– Есть огромное количество научно зафиксированных случаев. Они чувствуют друг друга.

– И в какие же неприятности она угодила?

– Этого я не знаю. Это ведь просто предчувствие.

– А вы попробуйте.

– Она напугана. Кто-то ей угрожает. Не знаю. Что-то в этом роде.

– И давно это началось?

– Несколько месяцев назад. Это ощущение накатывает, а потом исчезает. Но в последнее время оно усилилось.

– И вы хотите, чтобы я нашел ее и помог ей?

– Да.

Я услышал странные звуки и тут же понял, что они исходят у меня из горла.

– Сто восемьдесят шекелей в час плюс расходы.

Она напряглась, но тут же, чтобы я не успел передумать, сказала:

– Хорошо.

Возможно, из нас двоих сумасшедший как раз я.

5

После ее ухода я еще раз проверил автоответчик – только чтобы убедиться, что все еще пользуюсь популярностью. Всего одно сообщение: «Позвони». Ни здрасте, ни до свидания. Да и не надо. Голос Кравица знаком мне с детства. Я позвонил ему, прорвавшись через двух секретарш. Он снял трубку, и на заднем фоне я услышал голоса. Похоже, у них шло важное совещание. Наверняка они прямо в эту минуту решали, вторгаться им в Иран или погодить.

– Срочно приезжай, – без всяких вступлений бросил он.

– Неохота, – ответил я. Исключительно ради того, чтобы меня поуговаривали.

– У меня нет времени на препирательства, – сказал он. – Ты мне нужен.

Он говорил деловым тоном, лишенным интонации, как будто не хотел, чтобы окружающие поняли, с кем он разговаривает. Я молчал, вынуждая его выдать хоть крохи информации. Фоновый шум вдруг притих – видимо, он прикрыл трубку рукой. Когда до меня дошел смысл его шепота, кровь у меня мгновенно превратилась в кисель.

– Придурок, – прошипел он. – За каким чертом тебе понадобилось ее трахать?

Я не вскочил сразу только потому, что надеялся сохранить остатки самоуважения. Сидя за кухонным столом, умял три нарезанных соломкой сладких перца и упаковку однопроцентного творога со вкусом чеснока, укропа и штукатурки. После трапезы я чувствовал себя раза в два голоднее, чем до нее, но, по крайней мере, догадался – или мне казалось, что догадался, – что произошло. Пока я ехал в новый участок в Яффе, начал накрапывать противный дождик, после которого на стеклах оставались грязные потеки от вчерашнего хамсина. В память о прошлом я поставил свой «Вольво» на стоянке для служебных машин и толкнул стеклянные двери. Дежурный за приемной стойкой поднял голову и поздоровался со мной, пара человек из встреченных в коридоре мне кивнули, остальные сумели сохранить невозмутимость. В приемной Кравица сидела незнакомая мне новая секретарша.

– Да? – воззрилась она на меня. Выражение ее лица без слов говорило: «Катись отсюда, да поскорей».

– Кравиц у себя?

– Вам придется подождать.

– А если мне некогда?

Вообще-то я против издевательств над слабыми, но без практики тоже нельзя, вот и приходится довольствоваться тем, что под руку подвернется. Я прошествовал мимо и вошел в кабинет. Она бросилась за мной и даже схватила за рукав. Кравиц сидел за столом. Рядом с ним стояла высокая тетка в черной юбке и белой блузке – знакомом мне мундире всех барракуд из прокуратуры.

– Все в порядке, – сказал он, и секретарша удалилась, недовольно ворча что-то себе под нос и амнистировав мой рукав.

– Неужели ты не можешь без фокусов? – спросил он, но я ему не ответил, потому что пристально разглядывал Барракуду. Я делал это достаточно демонстративно, и в конце концов она неуверенно произнесла:

– Что?

– Ничего, – отозвался я, но Кравиц мгновенно понял, что я имею в виду: оставь чтение морали при себе, я слишком много о тебе знаю.

Этот коротышка всегда производил на женщин неотразимое впечатление. Он относительно счастливо женат, что никогда не мешало ему выводить свой космический аппарат на другие орбиты. Эта тема – единственное табу для наших взаимных шуток. Когда-то у него был роман с моей сестрой, который закончился тем, что ее убил Гольдштейн, продажный полицейский из управления. Это старая и долгая история, но если в двух словах, то Кравиц хотел посадить его в тюрьму, а я его опередил и прописал Гольдштейну вечный срок под мраморной плитой. После этого Кравиц несколько лет вел себя тихо, но потом у него снова засвербело в штанах. Существует два типа женатых мужчин: первые не могут не ходить на сторону, а вторые – вылитый Джо, тот, что из Новой Зеландии.

К чести Кравица, кстати, следует отметить, что не такой уж он коротышка. Если поставить его по стойке смирно, а в обувь положить специальные стельки (как он утверждает, ортопедические), то он легко дотянет до метра семидесяти.

– Мика, – сказал он. – Может быть, продолжим чуть позже?

Даже моего коэффициента интеллекта оказалось достаточно, чтобы понять, что он ее выгоняет, но Барракуда посмотрела на него с обожанием и закивала с таким энтузиазмом, что я забеспокоился за сохранность ее шейных позвонков. Она ушла, а он откинулся назад и уставился на меня. В ответ я вылупился на него.

За последние тридцать пять лет его пропорции не сильно изменились. Все еще плоский живот, чуть длинноватые по сравнению с размерами туловища руки, умное, чуть вытянутое лицо с зелеными глазами под длинными ресницами. Как-то раз нужно было, чтобы он, загримированный под женщину, отправился в Рамат-Ган, в район Алмазной биржи, где орудовал серийный насильник. Мы привезли из Камерного театра костюмера и гримера, которые занялись им в специально отведенной комнате. Когда он вышел в зал для инструктажа, то ждал обычных дурацких шуточек. Вместо этого его встретило смущенное молчание. «В чем дело?» – спросил он, и Чик, преодолев минутное замешательство, ответил: «Мать твою, Кравиц. Ты прямо цыпочка».

Теперь Кравиц сказал:

– И что мне с тобой делать?

В душе поднялась волна облегчения. Я знаю этот тон. Он не собирался меня прессовать, напротив, искал способ в тысячный раз вытащить меня из беды, в которую я угодил по собственной воле. Потому что мужская дружба – это довольно простая вещь. Вы только что переехали, и в районе ты никого не знаешь. Твои родители еще распаковывают мебель в гостиной, а ты идешь на улицу – надо же исследовать, новую территорию. Шагаешь себе по парку, а там – драка. Что-то в твоем детском мозгу говорит тебе, что такую возможность упускать нельзя, и ты подходишь ближе. Несколько мальчишек навалились на одного пацана ростом меньше их всех. Он пытался отбиваться. Он еще не