Шрифт:
Закладка:
— Вы уже читали? Разве это жизнь? Убить в публичном месте! Ведь фотокабинка — публичное место. Бедная девочка. Не промахнулся!
— Какая девочка?
— Убитая, естественно. 23 года. Несчастная! Да вы даже газету не раскрыли!
С важным видом берет газету у Мареско, разворачивает, показывает статью на первой полосе. У Мареско чувство, будто это о нем пишет вся пресса. Внимание его переключилось на подзаголовок: «Ужасная смерть Джамили Хафез».
— Надо же, ножом! — продолжает официант. Проводит рукой по горлу. — Вот так! А кругом — море покупателей! Кто бы мог подумать! Чай?
Удаляется. Пьер так потрясен, что нет сил прочесть. Джамиля Хафез! Алжирка? Марокканка? А почему бы нет? Думает про себя: «Наоборот! Чем загадочней убийство, тем интересней убийца». Набрасывается на газету.
«В 11.25 Мишель Лапуэнт, заведующий 3-м отделом, проходил мимо фотокабинки. Малолюдное место, куда иногда забегают служащие универмага, чтобы передохнуть и перекурить, несмотря на запреты пожарника…»
Мареско это не интересует. Глаза скользят по статье… Вот: «Убита сразу». Постойте, а как же ее опознали? А, по браслету. Логично. Надпись на арабском языке. Отсюда легко выйти на след. Все равно, быстро вычислили! Вскрытие показало, что… да, понял! Вскрытие показало, что Джамиля… Как все глупо! Готов поспорить, что она была на втором или третьем месяце беременности! И что? Ее дружок заподозрил, что не он отец? А про нож — молчок, будто он не играет роковой роли. Мареско смахивает крошки от круассана. Восемь часов. Время навестить мать, по-быстрому, как всегда, чтобы ничего не заподозрила! Джамиля — красивое имя! Напоминает кличку пуделя! Мужчина подходит сзади. Видит силуэт. Почему не передумал в последний момент? Ведь знал, что брызнет кровь… Странно! Чем больше Мареско обдумывал эту деталь, тем больше склонялся к тому, что убийца не мог себя контролировать! Дальше, убегая, даже не заметил, что в руке по-прежнему сжимает нож! В его намерения не входило вернуть нож на место. Проходя мимо стенда, пришел в себя. Что скорее говорит о его растерянности, чем о дерзости! Надо еще над этим поразмышлять, оставим на десерт! Еще будучи маленьким, он не сразу набрасывался на свой детский журнальчик «Тентен». Сначала рассматривал картинки, сочинял по ним свои истории, долго рассматривал особо понравившиеся. Нож чем-то напоминает ему «Тентен».
Наклоняется поцеловать мать. Слышит:
— Ты забыл побриться!
— Точно! И где была моя голова!
— Не забыл, что к тебе придет Маллар?
— Нет.
Мать так хорошо изучила его распорядок дня, что секретарша работает через день. Выполняет срочную и малоинтересную работу. Основная его работа происходит в кабинете, с глазу на глаз с клиентами. Мать не лезет в его дела, прекрасно знает свое место. Но она отличная советчица. Всю жизнь она помогала отцу в работе и именно она должна была носить весь «адвокатский скарб» — выражение Мареско в минуты гнева, как-то: мантия, шапочка и награды. И выбрал-то он профессию адвоката потому, что ему доставляло удовольствие изводить свою мать. Он мог презрительно отзываться об усопших, брался защищать подонков, по которым тюрьма давно плакала. Тем самым бросая вызов матери: «Решаю здесь я, последнее слово за мной!» Видя его сопротивление, она немного отступала, как опытный дуэлянт, чтобы выиграть время и в конце концов добиться своего. Победа всегда оставалась за ней.
— Не кажется ли тебе, что Маллар хитрит? Стоит только посмотреть, как он одевается!
Хватит с него! Мареско не хочется затевать ссору из-за того, что мадам не нравится, что он время от времени прибегает к услугам частного детектива! Ей это кажется не совсем приличным. У нее пунктик, и здесь она как кремень. Потом оба, мать и сын, рассаживаются на свои места: он — за бюро, в большом кресле в стиле ампир. Надо сказать, вся обстановка в его кабинете а-ля Наполеон, вплоть до стенных часов. Она — с вязанием в руках, очки на лбу, ноги с варикозными венами удобно устроены на низенькой скамеечке. Мареско роется в папке, вытаскивает письма, какие-то бумажки, среди которых ему необходимо отыскать пригласительный билет. Где же он?
— Я ничего не трогала! — возражает мать, с явной укоризной в голосе. — Дорогой мой! Я не вмешиваюсь в твои дела, у меня нет такой привычки, и они меня не касаются… А, вспомнила! Ты приглашен к крестному, старшему адвокату!
— Надоел он мне!
— Да нет, ты должен пойти! Что подумают?
— Хорошо. Ради тебя.
Пишет одну записку секретарше, другую Маллару, и вроде бы все! У него на сегодня другие планы. Встает.
— Извини, мам. Чуть не забыл. Мне надо идти.
— Куда?
— Во Дворец правосудия.
— Это так срочно?
— Да.
— А почему ты раньше ничего не сказал? Тебя ждать к обеду?
— Конечно.
Ответил так, не задумываясь. Он еще сам не знает, чем займется. Просто нужно побыть одному, чтобы обдумать свою линию поведения. Нож останется при нем. Оставляет, а дальше что? Нелепо будет выглядеть, если скажет, что нашел его.
— Значит, вы находились в Нувель-Галери в момент убийства?
Ниточка потянется. Ему одному их не перехитрить, они тоже не лыком шиты. Он знает их достаточно, чтобы судить об их работе. Уж они-то умеют интерпретировать любой твой жест, любое изменение интонации в голосе, движение губ и так далее. Раз-два — и признание готово. Но Пьер думает по-другому. Не голос и не интонация приводят к признанию. Оно развивается где-то внутри, а потом как метастазы распространяется по всему телу. Пальцы начинают дрожать, появляется тик, веки часто моргают и всего тебя охватывает внезапная слабость. «Не хотите ли сигарету, мэтр?» — начинаешь часто затягиваться, глотаешь дым, кашляешь. Они сразу поймут, что перед ними — клептоман, стоит ему только сказать «а» про австралийский нож! Вот так! Наконец-то он выговорил это отвратительное слово. Никто никогда его не произносил. Этим словом Мареско можно заклеймить раз и навсегда. Это как проказа или того хуже — шут ярмарочный: наполовину полицейский, наполовину вор! Посмешище адвокатской братии и позор семьи! Мареско идет, ничего не замечая, натыкаясь на прохожих. «Простите, пожалуйста!» Идет туда, куда не хочет идти. Входит в Нувель-Галери.