– А Марта Франц?

– Марта упала с баржи в реку, естественно, я поинтересовался о ее здоровье. Давай, закончим этот разговор, у меня столько дел.

– Не хочешь впутывать Марту? Как я сразу не догадался, – Ножигов с силой хлопнул ладонями по столу. – В благородство играешь. Сегодня ты прощаешь вражескому элементу избиение, а завтра он решится на убийство.

– Я упал с крыльца. Ты почему такой… непонятливый? – заменил Алексеев готовое сорваться с языка слово «дурак».

– Разочаровал ты меня, Гавриил Семенович, разочаровал, – Ножигов отодвинул стул и вышел из конторы.

Синяк под глазом, меняя цвет, сходил долго, и все это время Алексеев не показывался на лесоучастке. Но и когда синяк бесследно исчез, он по-прежнему не решался подойти к Марте. Не было повода, а заявиться просто так, после того, что произошло, Алексеев считал неприличным. Оставалось надеяться на случайную встречу. Но прошел ноябрь, начался холодный декабрь, и надежда на встречу погасла. Разве Марте после тяжелой работы в лесу, на морозе, захочется вечером куда-то идти. Да и сам он наведывался на лесоучасток не так уж и часто. Но успел заметить, немцы при встрече приветливо здоровались и вроде бы что-то хотели сказать. А может, ему это только казалось.

Приближался Новый год, колхоз и лесоучасток вместе готовили праздничную программу в сельском клубе – в лесоучастке клуб еще строился. Как всегда, самыми рьяными участниками самодеятельности были учителя и метеостанцовские. На этот раз, кроме обычных номеров, решили поставить спектакль. На одну из ролей пригласили Алексеева, как непременного участника праздничных концертов. Когда он пришел на первую репетицию, то в клубе буквально столкнулся с Мартой. Оба радостно улыбнулись, словно и не было двухмесячной разлуки.

– Здравствуйте, Марта! Вы тоже будете участвовать в концерте?

– Здравствуйте! Вот предложили сыграть в спектакле.

– Мне тоже, – Алексееву хотелось взять девушку за руку, хотелось разговаривать с ней, слушать ее голос, но помешал завклубом:

– Товарищи артисты! Внимание! Будем репетировать по очереди, один день спектакль, другой – песни и танцы. Согласны?

– Согласны!

– Тогда сегодня останутся певцы и танцоры. А те, кто занят в спектакле, возьмите текст пьесы и учите роль…

Возвращались из клуба вместе.

– Спасибо вам от всех наших за Гарейса, что не посадили его, – Марта слегка коснулась руки Алексеева, – и за то, что никому не сказали в селе.

– Ножигов знает. И не от меня.

– Мы догадываемся, от кого, от Генриха, он не с Поволжья, присоединился к нам, когда грузились на баржу в Осетрово. Видимо, чем-то обязан коменданту.

– Как здоровье вашей мамы?

– Не хуже и не лучше, но и это хорошо. Спрашивала, почему вы не приходите.

– После той драки было неудобно, вроде серьезный человек, а вот…

– Но не вы же начали ее.

– Не я. Но я думал, вам будет неприятно, если я заявлюсь…

– Что вы, наоборот! – Марта смутилась и замолчала.

– Августа Генриховна слово держит? – сменил разговор Алексеев.

– Держит. Никогда не думала, что у нее такой упрямый характер. Да мы все о себе ничего не знали. Не знали, что можем вытерпеть такое. Вот согласилась поучаствовать, а волнуюсь. Правда, в школе я часто играла в спектаклях, но это было так давно. Совсем в другой жизни.

Проводив Марту до дверей барака, попросил передать привет Августе Генриховне.

С этого дня повелось, после репетиции уходили вместе. И не могли наговориться. Заметив, как Марта топчется на месте – мерзнут ноги, принес ей на следующую репетицию валенки:

– Вот, возьмите. Чуть великоваты, но с портянками будет хорошо. Все равно лежат, я их не ношу. Так что, пожалуйста, не отказывайтесь. Берите.

– Спасибо! А то эти больно уж износились, и на подшивку не отдашь, кроме них, носить нечего.

– Вы завтра их принесите. Я подошью.

– Что вы, неудобно.

– Да я все равно вечерами ничего не делаю. Так что несите. К тому же, пусть и в спектакле, но вы моя невеста.

– Ну, если так, – улыбнулась Марта. – Все хотела спросить, вам нравится пьеса?

– Мне кажется, она о моем отце. Конечно, он был женат и поэтому, естественно, невесту у него украсть не могли, но вот характер его.

Пьеса была о гражданской войне, и написал ее завклубом Еремин. Когда ему намекнули, мол, неплохо бы к Новому году что-нибудь веселое, праздничное, а о войне поставить лучше к ноябрю, Еремин в ответ разразился длинной речью. Нельзя забывать о подвиге отцов и дедов, искусство должно служить народу, а не быть развлекательной пустышкой, мы обязаны воспитывать молодежь в духе патриотизма, чтоб наши люди не теряли бдительности и всегда были готовы к отражению вражеского нападения.

К его словам нельзя было придраться, опровергнуть, и вопрос о веселой пьесе отпал.

Алексееву досталась роль командира отряда красных, что успешно сражался с белобандитами и окружил остатки банды. Но белогвардейцы похитили его невесту – ее играла Марта – и потребовали, чтобы им дали возможность уйти, иначе они убьют девушку. Чтобы выиграть время, командир пообещал подумать, а сам пробрался в лагерь бандитов и спас невесту, получив при этом несколько ранений.

Читая пьесу, Алексеев подумал, что вся мировая литература, все мифы, сказания держатся на двух сюжетах: борьбе добра со злом и отношениях между мужчиной и женщиной. И тут же вспомнил дядю Степана Платоновича. Когда уходили на охоту на неделю-две, дядя вечерами напевал олонхо о героях, что спасали своих невест, сражаясь с одноглазыми абаасы и злыми чудовищами. И выходя в темноте из охотничьей избушки, маленький Алексеев воспринимал деревья как ужасных существ, а себя представлял героем, готовым сразиться с кем угодно, выручая из беды Маайыс. С ней он дружил с первого класса.

По ходу пьесы командиру и невесте надо было поцеловаться, в начале, когда она провожает его, и в конце, когда он вызволяет ее из плена. Еще читая пьесу, Алексеев испытал некоторое волнение от того, что ему придется на глазах у всего села целовать Марту. И сказал Еремину, что вполне можно обойтись без этого, пьеса о войне, зачем здесь поцелуи? Как зачем, удивился завклубом, пьеса – это кусочек жизни, и надо показать его в полном объеме во всей полноте жизни.

Тем не менее на репетиции Алексеев с Мартой лишь делали вид, что целуются. Еремину это не понравилось:

– Вы что, дети? Целоваться не умеете? Поцелуй должен быть настоящим, чтоб зритель его почувствовал. Не поверит поцелую, не поверит и всему действию.

– Во время показа и будем целоваться, – настаивал на своем Алексеев.

– Не во время показа, а на генеральной репетиции, – согласился завклубом.

А Алексеев подумал, вдруг Марта поняла его нежелание целоваться на сцене так, что он и в самом