– Хеля, а ты бы не хотела, может, за меня выйти?

Девушка посмотрела на него задумчиво, будто он спросил, не хочет ли она яблоко.

– Даже не знаю.

– Если не согласишься, Фелек будет смеяться надо мной всю жизнь.

– Ага, так бы сразу и сказал.

Они поженились в 1938 году. Хеля, которую все родственники уже успели записать в старые девы, получила в приданое пуховое одеяло и корову. У алтаря Бронек едва не упал в обморок от волнения. Костел плыл перед глазами, в легких пылало, но он яростно щипал себя за ноги и как-то выстоял. Поселились с матерью Бронека и двумя его братьями в доме, в котором всегда пахло огородом.

Геновефа Гельда держала в Коло овощной ларек. После смерти мужа, которого в возрасте тридцати семи лет погубили гнившие в теле кишки, ее жизнь превратилась в ожесточенную борьбу за выживание. С тех пор как умер отец, Бронек и его братья каждый вечер усаживались за длинный стол у кухонного окна и собирали свежесобранную зелень в пучки. Никто из них этого не любил, и никто никогда не посмел сказать об этом матери.

После свадьбы Хеля бросилась помогать им с такой страстью, какой у нее никто прежде не подозревал. Со временем она брала на себя все больше дел свекрови. У Бронека складывалось впечатление, что его жена становится все больше похожа на мать, даже внешне, словно вхождение в жизнь утомленной Геновефы означало для Хели превращение в нее.

Меньше, чем через год после свадьбы Бронек влюбился. Объектом его воздыханий стала страна. Искрой, с которой все началось, были призывы поддержать Фонд национальной обороны: их публиковали в «Кольской газете» и звучали они все более решительно. Бронек носил с собой вырезку из номера от 16 апреля и регулярно перечитывал подчеркнутые пером слова:

«Патриотический порыв – прекрасная вещь, но лишь пожертвование из наших кошельков выявит степень зрелости нашего патриотизма. Сумма кредита покажет, сдали ли мы второй экзамен на любовь к родине».

Бронек решил сдать экзамен на пять, поэтому передал фонду все сбережения, а потом одолжил везде, где мог, и полученные таким образом средства тоже пожертвовал.

– Горе тому, кто отдал родине крохи, а себе оставил набитый мешок, – все время повторял он матери, жене, братьям и друзьям.

Хелена наблюдала за этим с невозмутимым спокойствием, обнаруживая в себе еще больший запал для работы. Она спала по три часа в сутки и ежедневно проходила пешком десяток километров до города и обратно. Бронек, у которого часто болело сердце, преодолевал это расстояние на велосипеде.

Торговля процветала. Благодаря тому, что Хеле удалось спрятать часть выручки от мужа, обезумевшего от любви, семья смогла наконец перебраться в Коло. Они поселились на Торуньской улице, прямо над ларьком. Доходы росли постепенно и систематически, но настоящее благосостояние наступило через несколько месяцев после того, как в Пёлуново, расположенном в шестидесяти километрах от них, Янек Лабендович смастерил войну.

* * *

Немцы вошли в город в понедельник 18 сентября, в полдень. Неделей раньше жителям удалось взорвать мост через Варту. Он сложился, будто картонный. Неповрежденные бетонные плиты криво держались на массивных опорах. Река терпеливо собирала разбросанные по дну обломки.

После прихода немцев на Рыночной площади вывесили транспарант с надписью: «Dieses Land bleibt für immer deutsch»[11], а в приходском костеле и в монастыре часами звонили колокола. Больница совершенно опустела. Уже вскоре, по горло насытившись ежедневным мытьем моркови и сельдерея, оба брата Бронека включились в деятельность местного отделения Союза вооруженной борьбы, и у них весьма неплохо получалось, до тех пор пока младший болтливый Адам не переспал с подставной сотрудницей гестапо. Чуть погодя братьев посадили в тюрьму в Иновроцлаве и в конце концов 17 апреля 1943 года расстреляли по приговору Национального высшего суда.

Адам умер с оборванным воплем: «Чтоб вы провалились, черти прокля…!», а Юзеф со словами: «Господи, прости».

Хеля за несколько дней выучила немецкие названия фруктов и овощей, а также основные выражения, которые помнила до самой смерти. В девяносто пять лет она не сможет вспомнить, как ее зовут и обедала ли она, но не забудет, что капуста – это der Kohl.

Кроме того, они с Бронеком научились убегать в подвал при звуке приближающихся самолетов и овладели трудным искусством переговоров с людьми, вооруженными пистолетами. Последнее пригождалось преимущественно при торговле из-под полы самогоном, который Хеля гнала по ночам в сарае для хранения угля.

В 1942 году место ларька занял магазин «Зеленщик» с красивой вывеской и узким жестяным козырьком. В тот же год в семье появилась дочка Эмилия, и Бронек обезумел от любви второй раз. Увидев мягкое розовое тельце, которому он сам подарил жизнь, Бронек пожалел о деньгах, пожертвованных Фонду национальной обороны, и решил, что теперь будет любить только этого маленького человека.

* * *

Эмилька Гельда болела в детстве всем, чем только можно. Вырвавшись из когтей ангины, заболевала краснухой, а когда ей наконец удавалось одержать над ней победу, подхватывала бронхит, и так далее.

В ноябре 1943 года умерла во сне мать Бронека, которая в конце жизни была уверена, что ей десять лет и зовут ее Коко. После смерти бабушки Эмилией начали заниматься дальние родственницы Хелены, сестры Пызяк. Их было пять, одна шумнее другой. Никто из них не вышел замуж.

Хеля приводила к ним Милу утром и забирала ее вечером, после закрытия «Зеленщика», находившегося напротив. Сестры Пызяк жили в лабиринте. Обе комнаты их квартиры густо переплетали веревки, с которых свисали бледные полотнища простыней и наволочек. От сырости щекотало в носу. В центре лабиринта гордо раскорячился шаткий стол. Старшая сестра, Сташка, каждый день подзывала к нему Милку и торжественно выдвигала из-под столешницы ящик. Она всегда доставала оттуда одну конфету и с улыбкой клала ее перед девочкой. Когда малышка резво принималась есть, Сташка вставала и исчезала в море простыней.

Остальные сестры не обращали на Милку особого внимания. Они были поглощены работой, заключавшейся в стирке и накрахмаливании, а также утаивании этих действий от немцев. Младшая сестра, сорокалетняя Дуся, каждую ночь взваливала на плечи жесткий мешок с постельным бельем и с колотящимся сердцем бежала три километра до монастыря, преодолевая по пути рухнувший мост, на котором в темноте нужно было перепрыгивать с одной бетонной глыбы на другую. Однажды она призналась Хелене, что на случай, если ее поймают и захотят причинить вред, она всегда носит с собой найденную в траве гранату.

– Рука у меня не дрогнет, – прошептала она за чаем. – Если разорву нескольких на куски, принесу хоть какую-то пользу.

Сестры Пызяк были не только шумные, но и сварливые. Старые девы обыкновенно начинали день со скандала. Препирались они и во время работы. Самые важные заявления, претензии и обещания звучали в ходе ссор, тогда же сестры делились главными сплетнями и новостями. Все они умерли в этом доме на Торуньской улице.