В этой постоянной борьбе, в противоположность процессам, происходившим в Алжире, выковалась жизненность марокканского государства. Оседлые жители дальнего Магриба (или бывшие кочевники, осевшие на равнинах) оказывали энергичное сопротивление посягательствам со стороны сахарских кочевников, продвижению которых и без того мешало грозное препятствие в виде гор Атласа. Консолидация оседлых жителей на открытых равнинах способствовала упрочению власти, без труда добивавшейся подчинения. Эти равнины составляли биляд аль-махзен[12] Однако из-под власти правительства ускользали непроходимые горы, биляд ас-сиба[13]. Население берберских гор успешно сопротивлялось арабизации, которая в VIII веке при Идрисе I началась на равнинах, и находилось в состоянии постоянной осады. Время от времени осажденные, предводительствуемые основателями империй, неудержимой лавиной устремлялись вниз. При самых различных перипетиях история Марокко сводится к неискупимой борьбе между горами и равнинами.

Марокко имело несколько политических и династических столиц, отвечавших определенным потребностям. Танжер — порт, если не колония финикийцев, был до восстания Западной Мавритании против берберского царя Богуда ее главным городом, а в римскую эпоху стал столицей провинции Тингитаны, включавшей северную часть Марокко. Важная роль Танжера при португальцах, испанцах, султанах и в настоящее время, когда он имеет международный статут[14], объясняется его расположением в том месте Гибралтарского пролива, где он расширяется при выходе в Атлантический океан. Танжер был для Магриба не столько столицей, сколько часовым на подступах к нему.

Судьба двух других городов — Феса и Марракеша — сложилась иначе, но столь же блистательно. Фес — творение Идриса I и Идриса II, унаследовал роль Волюбилиса. Его преимущество правильно отметил Э.-Ф. Готье: он обладал водой, столь необходимой для восточных городов, жители которых не умели ни направлять к себе воду издалека по трубам, ни обеспечивать водоснабжение большого населенного пункта. В этом крылась основная причина преуспевания города, и даже в настоящее время фаси[15] отстаивают свои водные богатства от посягательств колонистов Саиса, требующих создания ирригационной сети. Кроме того, город располагает строительными материалами. Наконец, положение Феса, расположенного на пересеченной местности, благоприятствующей его обороне, представляет особые преимущества тем, что он находится на перекрестке дорог, ведущих к Марракешу. Рабату, Танжеру и проходу Тазы. Естественно, что властители Феса неизменно становились властителями Марокко. Ни один другой город не представлял Марокканское государство в такой мере, как Фес. Он был в полном смысле этого слова политической, интеллектуальной, религиозной и экономической столицей государства. Правда, в настоящее время его торговое будущее представляется неопределенным. Всего в 60 км от Феса, в том же удачно расположенном районе, султан Мулай Исмаил в конце XVII века основал на месте старого поселения новый махзенский, или имперский город Мекнес. Этот город, также стоящий на перекрестке дорог, как и его сосед, наделен источниками воды и каменными карьерами и может стать со временем, по выражению маршала Лиоте, «поворотным кругом железных дорог Марокко».

Если для севера страны столицей являлся Фес, то юг воплотил свое стремление к могуществу в Марракеше. Город, заложенный в 1062 году Ибн Ташфином, как база сахарских Альморавидов в борьбе против извращений ислама превратился в столицу династий, основой могущества которых был крайний юг Марокко. Марракеш остался часовым Высокого Атласа, прислушивающимся к шорохам пустыни, и перевалочным пунктом для товаров, идущих в горы и оазисы. Его роль как торгового центра должна в ближайшем будущем возрасти настолько, что уже сейчас поставки для него товаров представляются той лакомой добычей, которую оспаривают порты Атлантики. Он будет контролировать сеть дорог, ведущих «одна через Имин-Танут и Тизи-н-Машу к Агадиру, вторая через Гундафу и Тизи-н-Тест к Таруданту, третья через Глава и Тизи-н-Телуэт к Дра» (Ж. Селерье).

В период французской оккупации небольшой порт Касабланка, гавань провинции Шауя (Шавийя), стоянка на пути в Западную Африку, стал торговой столицей Марокко, а Рабат, утративший свой блеск эпохи Альмохадов, но единственный из махзенских городов, сохранивший связи с океаном, — административной столицей.

Таким образом, в Марокко всегда существовали параллельно две крупные столицы, отдаленные от центра страны. Никогда на всем протяжении истории у него не было центральной-столицы, если не считать легендарный Мединат-у-Даи, гигантский город Тадлы, разрушенный Альморавидами. Возможно, где-то в этом прибрежном районе, в долине главной реки Марокко Умм-ар-Рбии, и должна была находиться, как утверждает Э.-Ф. Готье, подлинная столица Марокко.

Алжир и Тунис. В отличие от Марокко, историю которого можно рассматривать обособленно, Тунис и Алжир неразрывно связаны между собой; ничто не разделяло их, и они всегда переживали одинаковые трудности.

Более четверти века назад Э.-Ф. Готье пришел к выводу, что существует резкая противоположность с точки зрения исторических условий и образа жизни между территориями, расположенными по ту и по эту сторону от так называемой «цепи лим», то есть гигантской гористой дуги, пересекающей Алжир от Уарсениса до Ореса. По правде говоря, мы не можем разделить эту точку зрения. Внимательное изучение лим показало, что не более одной трети их протяженности совпадало с горами, которые к тому же вряд ли служили границей в какой-либо период истории.

Объяснение этого контраста, порой очень значительного, следует искать в других причинах. Ж. Дэпуа убедительно показал, что благодаря возможностям орошения, которые создает наличие воды в Телле на всем пространстве от Омаля до Кайруана, «длинная полоса Сахары» вырвалась из-под влияния пустыни. Именно эта полоса совпадает с границами оседлого образа жизни: к югу от нее очаги оседлости встречаются только в наиболее благоприятных местах оазисов, В конечном счете создание лим было продиктовано стратегическими условиями обороны этой местности, так как только непреодолимое препятствие могло остановить кочевника на его пути. Следовательно, большее или меньшее распространение кочевничества на протяжении истории — явление политического порядка.

Несомненно, Берберия знала оседлый образ жизни, начиная с эпохи палеолита. Но и кочевой образ жизни также восходит к доисторическому периоду. По крайней мере еще во II веке н. э. берберы занимались одновременно и землепашеством и пастушеством. Города долгое время оставались черенками, посаженными финикийцами на африканской почве, и только когда нумидийские цари заставили кочевников осесть, стали развиваться местные центры, например Цирта (Константина). Однако, несмотря на громкое название regiae (царская резиденция, столица), эти берберские столицы были всего лишь скромными провинциальными городками, если их сравнить с Карфагеном, основанным финикийцами в конце IX века до н. э. в таком месте, которое обеспечивало ему исключительное положение на море и беспрепятственные связи с Сахелем и степью. Будучи крупным торговым центром, затем одним из главных городов римской империи, Карфаген оказывал воздействие