Как лишить гусара желания сражаться?

Подобающее отношение к гусарским товарищам являлось основным фактором, влияющим на их участие в битве. Однако порой об этом забывали, и в результате возникали серьезные проблемы. Так, на рассвете 20 августа 1610 года планировалось взять штурмом Смоленск. Однако к этому не было сделано необходимых приготовлений. Хоть командующий войском Сигизмунда III Вазы воевода Брацлавский Ян Потоцкий позаботился о том, чтобы оказать соответствующие почести ротмистрам – 19 августа он попросил их подать декларации о том, кто из них готов участвовать в пешем штурме, – однако не сделал этого в отношении гусарского товарищества. В результате 20 августа «[…] когда уже наступило время штурма, товарищество из многих рот взбунтовалось, с коней сойти не желало, будучи недовольно тем, что их об этом предварительно не просили»[62].

Как же разобрались в данной ситуации? Не было другого выхода, кроме как просить товарищество, чтобы оно сошло с коней, что превышало их обыкновенную повинность, и присоединилось к остальным. Длилось это долго и потребовало вмешательства не только самого Потоцкого, но также маршалка Великого княжества Литовского Кшиштофа Дорогостайского и других высокопоставленных людей. Хороший пример подали ротмистры, которые: «[…] выражали охоту пойти на штурм и сильно помогли пану воеводе [Брацлавскому Яну Потоцкому] в том, что товарищи сошли с коней»[63].

В результате товарищество дало себя уговорить: «Такие горячие просьбы помогли одержать победу, в результате чего, сойдя с коней, пошли [товарищи] в окопы […]»[64].

Однако этот день был потерян. Было уже поздно и вдобавок к этому обороняющие Смоленск московиты узнали о готовящемся штурме. В результате штурм был перенесен на 21 августа.

Телесные наказания в отношении гусарских товарищей предусмотрены не были, хотя их применяли к челяди и солдатам, призванным из плебейского сословия, среди которых доминировали витальные мотивации. Товарищам назначались наказания посягающие прежде всего на их честь (нахождение под арестом, изгнание из войска и т. д.), а иногда на финансы.

Такое почетное отношение не ограничивалось только просьбами, подачей примера и использованием подходящих для доминирующей мотивации наказаний. Означало оно также обеспечение гусарскому товариществу очень высокой позиции в социальной иерархии посредством назначения на должности, а в военной – статусом, высшим, чем у генерала пехоты войск иноземного типа. Ожидали их также соответствующие заслугам и ожиданиям (доминирующей мотивации) награды. Среди последних случались, правда, и денежные вознаграждения, и материальные (например, земельные пожалования), однако абсолютное большинство из них – это уже ранее упомянутые назначения на должность. Здесь необходимо пояснить, что в давней Польше должности лицу их занимающему в основном приносили только почести, поэтому правильнее их было считать званиями, чем должностями. Сановникам не платили пенсий. За исключением должности старосты, занятие какой-либо должности не было связано с реальными материальными благами, а часто требовало от занявшего должность шляхтича немалых финансовых затрат. Однако именно титулы, поднимающие престиж человека, были предметом всеобщего желания.

За нетипичные действия, например сражение в пешем строю, на которое гусары не обязаны были соглашаться, а особенно за серьезный успех, такой, как победа в сражении, гусар необходимо было поблагодарить. Хотя бы только устно. Это ничего не стоило, однако поднимало самооценку рыцарей; благодаря этому они чувствовали, что пролитая ими кровь и понесенные расходы оценены, и это мотивировало их к дальнейшему несению службы.

Императорское оскорбление.

Император Леопольд I не участвовал в освобождении осажденной турками Вены в 1683 году. Столицу его государства лично спасал король Ян III Собеский. Польский король, равно как и его войско, ожидали после успешной битвы знаков императорской благодарности. Между тем первая встреча монархов, которая состоялась 15 сентября 1683 года, прошла в атмосфере небольшого скандала. Когда императору представляли королевского сына, гетманов и польских сенаторов, тот не соблаговолил даже поднять руку к шляпе, чтобы хотя бы сделать вид, что он ее снимает. Собеский, видя это, просто окаменел. Однако, не желая дать императору сатисфакции, а его окружению поводов к смеху, сказал еще несколько слов, после чего отъехал. В это время по желанию Леопольда I его проводили перед строем польской армии. Император: «[…] видел наше войско, которое было весьма опечалено и громко жаловалось на то, что их труд и потери не были награждены по крайней мере снятием шляпы»[65].

Когда данные рекомендации выполнялись, то есть, когда к гусарскому товариществу относились соответственно, ряды гусарии заполняли рыцари, которые шли на войну не по приказу, а по зову сердца, а на ней «бились как львы»[66].

Слава

Стремление к славе и признанию, приумножение достижений предков, продолжение родовых традиций – это культивируемые и пропагандируемые польским шляхетским обществом элементы рыцарских обычаев. Быть шляхтичем означало быть потомком основателя рода, который своей отвагой заслужил включение его в рыцарское сословие. Это обязывало идти по следам предков, которые умножали славу и заслуги рода. Мотивировало к этому также желание дать хороший пример своим потомкам. Когда Станислав Жолкевский в 1606 году составлял свое завещание, он записал, что «[…] если бы он в битве погиб, то вместо черного бархата, который означает траур, его гроб должен быть покрыт бархатом ярко-красного цвета в знак того, что он пролил кровь за Речь Посполитую. И сделать это нужно не для красоты, а для того, чтобы это лучше запомнилось и для побуждения иных к добродетели и готовности пожертвовать собой для отчизны»[67].

Жолкевский подал хороший пример – в 1620 году он в 73 года погиб с саблей в руке. На рассказах о его отваге и славной смерти был воспитан правнук гетмана и позднее король – Ян III Собеский.

Жолкевская церковь играла роль семейного мавзолея (именно в ней похоронены останки Жолкевских, Даниловичей и Собеских), а также пантеона рыцарской славы (в ней висели картины, представляющие наиболее известные триумфы гетмана Жолкевского и его правнука, короля Яна III Собеского).

Надгробие Жолкевского не только увековечивало погибшего гетмана. Оно выполняло также воспитательную функцию. Как написал король Ян III Собеский, «[…] родители наши […] приучали нас смолоду, чтобы мы никогда не были выродками своих предков, выставляя нам напоказ еще в детском возрасте великую их славу, отвагу и желание сражаться за честь церкви и отчизны, требуя от нас, чтобы мы вместе с азбукой учили надпись на надгробии нашего прадеда – О, какая честь и радость умереть за отчизну»[68].

Славный прадед был для будущего короля не единственным примером.