Шрифт:
Закладка:
Табарской группировке? Вряд ли. Если эти герои раньше и нападали на кого-то, то только с целью грабежа. Да и для Джаргази это не очень характерно. Устроить такое может разве что тот, кто желает сорвать перемирие и не пустить гуманитарную колонну в Даальдан. Это американцы или Зия Эльтым. Больше некому.
Ну да ладно! Я этих четверых обнаружил, старшему колонны о них сообщил. Что еще? Теперь этим вопросом пусть занимаются те персоны, которые уполномочены, имеют власть и чины.
У меня свое задание. Выполнить его следует как должно. Я всего лишь сержант контрактной службы, мелкая сошка, винтик в огромной военной машине. Да, за два года службы я набрался опыта, которого дома, в условиях мирной жизни, и за десять лет не обрести. Само пребывание тут – уже немалый жизненный и боевой опыт. А уж если варишься в этом котле, ежедневно рискуешь своей головой, то очень скоро дорастаешь до ясного понимания сущности этой войны и самой нашей жизни.
Вот и я дорос. Иначе тут и быть не может. Соображалка, интуиция, даже какое-то предвидение начинают работать на предельных оборотах. Или… Вот именно! Или тебя везут домой «грузом двести».
Хотя в любой момент может сложиться такая ситуация, когда, даже имея семь пядей во лбу и многолетний опыт, ты оказываешься на мушке вражеского снайпера, или же рядом с тобой рвется шальной снаряд, прилетевший неведомо откуда. И все! В один миг обрывается цепочка жизненных событий, как плохих, так и хороших. Тебя хоронят под залп почетного караула и пьют за тебя, не чокаясь.
Вот и я, простой деревенский пацан из заволжского села, правда, выросший в уездном городе, сейчас гоню на квадрике в сторону селения, никак не дружественного нам. Там немало людей, которые, мягко говоря, недолюбливают нынешний аскеростанский режим и преклоняются перед головорезами из СИВ. Хватает и ярых сторонников власти, ненавидящих исламистов, извративших учение Пророка. Мое персональное «завтра» во многом зависит от того, с кем мне доведется встретиться сегодня.
Пока что мне очень везло. Даже шайтанская мина пощадила, хотя я еще на прошлой неделе мог бы досрочно закончить свой жизненный путь. Но я пока что жив. И это самое главное.
Я вижу впереди россыпь крыш типичного ближневосточного селения, сбавляю ход и направляюсь к зарослям песчаной ивы. Благо, там не видно ни души. Я загоняю квадрик в самую гущу, ставлю его электросхему на блокировку, ломаю ветку, заравниваю ею следы колес на песке. Теперь мою машинку уже не угнать. Ее можно только увезти отсюда на каком-нибудь подобии эвакуатора.
Кстати, об эвакуаторщиках. В прошлом году ездил я домой в отпуск, так там задолбали всех эти хапуги! В нашем областном центре какой-то начальственный персонаж весь центр увешал знаками с четными и нечетными днями парковки. Скажем, правая сторона улицы – парковка по четным дням, левая – по нечетным. А машин в городе развелось как мух на навозной куче в летнюю пору. Куда ни сунься, везде разрешенная сторона забита до предела. Чуть станешь на запретную по этому дню, тут же, прямо как из-под земли, выныривают эвакуаторщики. С ними еще и гаишники. На пару они, что ли, работают?! Машину – оп! – и увезли.
Я как-то раз еле успел. Мою «Гранту» уже поднимать начали. Всего-то на пару минут замешкался в магазине. Вижу, дело дрянь. Поднял я не слабый хай, орал на всю улицу. Эти ребята подумали и уступили, хоть и скрежеща зубами.
Все, перехожу на пешее передвижение. По широкому песчаному пустырю иду к крайним домам. Людей не видно, кое-где лают собаки. Выхожу на сельскую улицу. По ней ходят несколько ишаков, хавают какие-то колючки. Дальше на ковре, расстеленном в тени чинары, сидят трое старцев в белых чалмах и стеганых халатах. Пьют чай, что-то неспешно обсуждают.
Подхожу к ним, как полагается по местному этикету, кланяюсь, приветствую:
– Салам алейкум, достопочтенные!
Они отвечают на приветствие, интересуются, из каких краев я тут нарисовался.
– На местного ты не похож, хотя на нашем языке говоришь совсем как мы. Ты кого-то здесь ищешь? – заявляет один из них.
Я соглашаюсь, мол, и в самом деле не местный, но нахально вру, говорю, что поляк. Зовут меня Лех Ковальский. Если эти аксакалы – сторонники СИВ, то уж к полякам-то, хотелось бы надеяться, у них претензий нет. Дескать, я коммерсант, и мне нужен один из здешних лавочников, а именно Гасан Иззуддин. У меня с ним одно время были торговые дела, но из-за войны все оборвалось. Теперь вот я опять хочу наладить поставки в его лавку бытовой химии и скобяных изделий. Но он на звонки не отвечает, а у него дома и в лавке я ни разу не был. Поэтому приходится искать.
Старцы с подозрением смотрят на меня, как видно, пытаются определить, не наврал ли я им, не пришел ли с какими-то иными намерениями. Но, судя по всему, они все же верят моей легенде и соглашаются помочь. Самый седой и длиннобородый указывает рукой вдоль улицы и поясняет, что мне надо пройти два перекрестка, на третьем свернуть вправо. Через сто шагов слева я увижу лавку Гасана.
Я снова кланяюсь, благодарю стариков, прощаюсь с ними и со смиренным видом шествую по улице, чувствуя спиной их взгляды. Они смотрят мне вслед то ли из любопытства, то ли потому, что до конца так и не поверили сказанному мною. Ощущение не очень приятное, но я продолжаю ломать комедию на тему: я смирный, добрый, совершенно безобидный.
Ближе к центру селения становится несколько оживленнее. Здесь кое-где бегают стайки ребятишек, что-то кричат, степенно идут старики, опираясь на посохи, изредка встречаются женщины, от макушки до пят закутанные во все черное.
Я иду, перебирая четки, очень кстати захваченные с собой, отсчитываю перекрестки. Вот остался позади первый, а за ним и второй. На третьем мне надо свернуть вправо. Я так и делаю. Теперь мне нужно пройти сотню шагов.
Я иду и думаю о том, что с того времени, когда было заключено перемирие, тут кое-что переменилось, причем не в лучшую сторону. Если в те дни, когда шли переговоры со старейшинами, народу на улицах было валом, то теперь едва ли не все сидят по домам, как будто чего-то боятся. Очень
