ошибочно решила, что поедет с ними в круиз на рождественские каникулы. Ей не забыть взгляда матери, когда та молчаливо умоляла Эмили не суетиться и ничего не говорить. И Эмили провела все праздники одна. А на следующий год она даже не просилась к ним присоединиться.

С каждым годом ей становилось все хуже, потому что она знала: ее мать счастлива. Она любила Стивена, в этом не было сомнений. Разве Эмили может возмущаться, что ее мать обрела счастье после всего, через что она прошла? До двенадцати лет Эмили была с матерью, которая сделала ее жизнь волшебной и чудесной, несмотря на невзгоды и финансовые проблемы. Поэтому совесть Эмили напоминала ей, что ее мать заслуживает счастья.

Хавьер коснулся рукой ее пальцев, которыми она держала ножку бокала. Эмили вздрогнула от неожиданного прикосновения, выплескивая вино через край, и испуганно рассмеялась.

— Извини, — сказала она, потянувшись за кухонным полотенцем, чтобы вытереть вино.

— Вы не стали ладить лучше? — спросил Хавьер с нескрываемым беспокойством.

— У нас все в порядке, — произнесла она.

— Значит, тебе не разрешили сделать ремонт в их доме? — спросил он. — Я думал, ты перекрасишь у них все поверхности бежевого цвета.

Она улыбнулась, а потом посерьезнела, вспомнив о том, как вели себя ее мать и отчим, когда она и Хавьер приехали, чтобы сообщить им о том, что они поженились.

— Прости. Я до сих пор сожалею об их поведении во время нашего приезда, — пояснила она и покачала головой, даже сейчас задаваясь вопросом, не стало ли это началом конца их фантастического романа. — Стивен — дебил с манерами жабы.

— Но это восхитительное сочетание! — игриво и язвительно заметил Хавьер. — Однако, солнышко мое, ему далеко до моей матери. — Он махнул рукой, прерывая дальнейшие споры.

Мое солнышко. Он называл ее так по ночам, целуя и лаская. Эмили высвободила руку и почувствовала, как у нее вспотел затылок.

— Доктор сказал мне, что ты помнишь только шестнадцатилетие Габи.

Поворот в разговоре был внезапным и резким. В словах Эмили слышалась настороженность, которой не было с тех пор, как она открыла ему дверь. Хавьер рассердился. На мгновение он почувствовал, как связь, которую они разделяли с Эмили, возродилась. Его жене было обидно, и он хотел ее утешить. Но она не позволила ему.

Он мысленно вернулся к последним месяцам, проведенным под крышей этого дома. К тому, как Эмили отдалялась от него все дальше и дальше, а он, работая, понимал: время уходит. Казалось, оно утекает сквозь его пальцы как песок, и ничто его не остановит. На секунду он ощутил беспомощность, которую испытывал в последние месяцы их брака. И чувство неполноценности, которое задевало его за живое.

Она смотрела на него выжидающе. Ей не терпелось узнать, что он помнит, и он должен быть очень осторожным с ответом.

— Да. Врач посоветовал мне не задавать вопросов и не форсировать воспоминания о том, что произошло с тех пор.

На самом деле врач Хавьера заподозрил неладное, как и Эмили, но не желал говорить ему об этом.

Доктор отделывался пространными фразами:

— Если вы не вспомните…

— Если вы чувствуете, что…

— Я виделся с вашей матерью, поэтому понимаю вас…

— Но ваша жена — другое дело, мистер Касас. Судя по всему, она готова на все…

Хавьер решил прислушаться к этому своевременному предупреждению.

— Тебе кажется, будто вечеринка была только вчера? — спросила она.

— Не совсем, — отрезал он. — Скорее, это последнее, что я помню. Понятно, что прошло много времени. Мы выглядим старше, и я кое-что помню…

Она пристально смотрела на него.

— Я не забыл, как ты была одета в ту ночь, — честно сказал Хавьер.

Эмили выглядела сногсшибательно в белом комбинезоне с соблазнительно глубоким декольте. Благодаря разрезам на рукавах материал красиво и элегантно драпировал ее предплечья.

— Я помню твой запах. Тогда мне хотелось поскорее уложить тебя в постель.

Ее глаза сверкнули от его похвалы, а на щеках появился румянец. И снова ее губы слегка приоткрылись, а он запретил себе прикасаться к ее нижней губе подушечкой большого пальца.

В ту ночь он старался сосредоточиться только на Эмили, чтобы не замечать истерических попыток своей матери украсть всеобщее внимание на шестнадцатилетии ее дочери. После третьего развода Рената Касас истерила при любой возможности.

Вспоминая ту вечеринку, Эмили почувствовала, как ее тянет к своему мужу. Жаль, что не притворишься, будто прошедших шести лет не было, и не уступишь неоспоримой страсти. Его прикосновения оживляли Эмили и показывали, каким бывает желание — могущественным и вдохновляющим. Он превратил ее в настоящую женщину — живую и страстную. А потом он ее бросил.

Отчаявшись сохранить остатки благоразумия, Эмили заставила себя не думать об этом.

— Габи волновалась за тебя, — сказала она, помня, как его сестра крепко держала ее за руку.

Проницательный взгляд Хавьера едва не убил Эмили, словно обвиняя ее в том, что она избегает шокирующей чувственности, спровоцированной его словами. Она задумалась. Он управлял их страстью, как дирижер палочкой, ловкими пальцами задавая ритм, который почти погубил ее.

— Я беспокоюсь о ней. Наверное, она по-прежнему живет с моей матерью?

Сначала Эмили хотелось сказать, что она этого не знает. Но если он потерял память, тогда он спросит, почему она не в курсе дел у его сестры. Недосып, бешеный выброс адреналина и ощущение чего-то недоброго явно приведут к тому, что у Эмили заболит голова. Она провела пальцами по лбу, пытаясь снять напряжение, и Хавьер заметил этот жест.

— Да, — в конце концов ответила она, сообразив, что его сестра все еще живет с матерью.

Хавьер нахмурился, но не поделился своими мыслями. Эмили помнила, как мало он всегда рассказывал ей о своей семье. Сначала она думала, что он не особенно близок со своей родней, но за месяцы