Шрифт:
Закладка:
Образец солдата: экстр[емально] живущий человек; он быстро должен управиться, пережить все радости, все наслаждения, все привязанности. Ест, любит, пьет, думает — сразу впрок, за всю жизнь, а то, м.б., убьют. Но и нежность его к вещам, внимание к мелочам, — чем бы он ни стал заниматься, — тоже вырастает: он внимателен и к кошке, и к воробью, и к сверчку, etc…
«Немцы за свои грехи расплачиваются чуж[им]; мы за свои грехи льем свою кровь». (Рядовой)
Оперативн[ые] командиры жалуются на кабинетное планирование операций, практически не исполнимых и срывающих успех операций.
Росл[авльский] лагерь для наших военнопленных.
200 гр. эрз[ац]-хлеба с отруб[ями], 300–400 гр. баланды.
Людоедство.
50-60 трупов ежедневно съедались (нежные части).
400-500 [человек] в день умирало. Из-за пайка хлеба удушали друг друга.
Евреев всех расстреляли.
Голод, эпид[емические] заболевания. Тиф…
— 6 000 кв. м — пл[ощадь] могил.
40 792 м3 — объем могил близ Вознесен[ского] кладбища ~ 120 000 чел[овек], и еще не считаны несколько могильников: евреи.
Тюрьма в Рославле. Сожжена. Обгорев[шие] кости и мясо, черепа. На хозяйств[енном] дворе — поджегшие. Расстреливали.
Трупы обливали бензином и сжигали. Допрашивали с собаками.
Показ[ал] все — Ник[олай] Гутман, доктор.
[Записи с обратной стороны книжки]
28/V 43 г. Воронеж.
Действ[ующая] Арм[ия] п/я № 48251.
Умершие [могут] будут воскрешены, как прекрасные, но безмолвные растения-цветы. А нужно, чтобы они воскресли в точности, — конкретно, как были.
На войне: душа еще живого [требует] все время требует, чтобы мелочи (игра, болтовня, ненужный какой-либо труд) занимали, отвлекали, утомляли ее.
Ничего не нужно в тот час человеку — лишь одни пустяки, чтобы снедать ими тоску и тревогу. Внешне идут, происходят лишь одни пустяки, скрывая за собой и подавляя собой высшую истинную жизнь, не замечая того в практическом сознании, делая это незаметно для себя.
Солдат живет с недостатками (элемент[арных] вещей); борьба с этими недостатками и отвлекает его от главного страшного недостатка — возможности умереть; солдат, можно сказать, даже должен иметь достаточно много небольших нужд и бороться с ними…
Виталий Филиппович Извеков, 1923 г. [рождения]. Штурман. Ник[олай] Вас[ильевич] Архангельский 1921 г. рожд[ения]. Арх[ангельский] — 106 вылетов.
Изв[еков] — 76 вылетов (Орд[ен] Боев[ого] Знам[ени]). Арх[ангельский] — сибиряк, Кур[ганская] обл., из г. Шадринска.
Одно попадание зенитного орудия. Машину оставили.
9 операц[ий], 2 стрелка убиты, и 36 «Мессершм[иттов]» и «Хейнкелей», к слову.
Стрелок Кривощекин и Захаров (стрелок-радист).
Муратов Ив[ан] Егорович… тоже ас, тоже разведчик, [из] Омской обл., из крест[ьянской] семьи. Окончил Чкалов[скую] школу в 1941 г.
Посадка — куч[евые] облака, шли, отбомбивши (скопл[ение] войск), из облаков вышли истребители — 32 нем[ецких].
Муратов шел слева, пулеметы отказали, с первой очереди убивает стрелка, и с первой атаки побежал… Самолет загорелся (обшивка, вата, утепление горит, жара в кабине)…
Стрелок-радист выпрыгнул, прежде выбросился штурман. Летчик руку обжег о бронестекло, взялся за антенну.
Летчик шел в часть 4 дня.
Штурман 4 мес[яца] был в госпитале.
Стрелок один сразу убит, 2-й стрелок вел огонь, устранив неполадки: убило (от затяжного парашюта); рано нельзя было открывать парашют, г. рожд[ения] 1921 г.
1944 г.
Январь 1944.
Лошади усталые, битые, немощные — бросаемые на войне. Они стоят одиноко в полях при смерти. Одна очутилась на ничейной земле — и спокойно стояла под огнем. Ее долго не убивало.
6/III перерезана дорога (из опер[ативных] сведен[ий]) на участке Тернополь-Проскуров. Дорога питала всю южную группу противника.
Живучесть ж.д. Состояние почвы этой зимой еще более увеличило знач[ение] ж.д.
Из дыма пожарища на станции выходит поезд и идет в рейс, как по расписанию.
Июнь 22 1944.
Ночь. Артогонь. Авиация. В 10 км от передн[его] края поют девушки (военные), играет гармония — почти под навесом боевых осколков свищущих.
Таково спокойствие.
Прорыв. Дождл[ивое], непогожее утро. Дым пожаров над лесами Белоруссии.
С 9 до 12 ч[асов] дня артподготовка.
Авиация с вечера накануне.
Артиллерия не накрывает противника, а уничтожает его.
Окопы, заваленные трупами.
Наступление солдат.
П[улеметный] полк 2 стр[елкового] бат[альона], ефрейтор Аскеров, подобрался к ручн[ому] пулемету; уничтожил пулеметчика, другой — ряд[овой] Глебко прикрывал его из своего пулемета.
Ручн[ой] пулеметчик (ряд[овой]) ефрейтор Фролов — обеспечивал своим пулемет[ом] [дорогу], и рота ворвалась при помощи его огня в Сусловку. Комсорг 5 роты пул[еметчи]к Еременко, 2-й номер Померан.
К[омандир] медсанвзвода л[ейтенан]т медсл[ужбы] Дмитриенко, лично он и его санитары — первая помощь, вынос раненых — помощь под сплошным огнем.
Первомайская — почти разбита. Ленинская — почти 70 % раз[бито]. Пионерская — 70 % [разбито].
Пл[енный] немец: У вас две, что ль, армии: одна кричит то, другая другое! (Вторая армия — штрафники.)
Драма великой и простой жизни: в бедной квартире вокруг пустого деревянного стола ходит ребенок лет 2-3-х и плачет — он тоскует об отце, а отец его лежит в земле, на войне, в траншее под огнем, и слезы тоски стоят у него в глазах; он скребет землю ногтями от горя по сыну, который далеко от него, который плачет по нем в серый день, в 10 ч[асов] утра, босой, полуголодный, брошенный.
Шепелевичи Круглянского района.
Мальчик, которому 8 лет, на вид же — 4. Ел только картошку и черный хлеб.
Немец во дворе. Голубей водить нельзя, собак нельзя, кошек, деревья растут высоко.
Девочки, которых рвет дом[ашней] едой на пути в детский сад. Чем их рвет?
Не так давно я видел одно семейство. В опаленном бурьяне была зола от сгоревшего жилища, и там лежало обугленное мертвое дерево. Возле дерева сидела утомленная женщина, с тем лицом, на котором отчаяние от своей долговременности уже выглядело как кротость. Она выкладывала из мешка домашние вещи — все свое добро, без чего нельзя жить. Ее сын, мальчик лет восьми-девяти, ходил по теплой золе сгоревшей избы, в которой он родился и жил. Немцы были здесь еще третьего дня. Мальчик был одет в одну рубашку и босой, живот его вздулся от травяной бесхлебной пищи; он тщательно и усердно рассматривал какие-то предметы в золе, а потом клал их обратно или показывал и дарил их матери. Его хозяйственная озабоченность, серьезность и терпеливая печаль, не уменьшая прелести его детского лица, выражали собою ту простую и откровенную тайну жизни, которую я сам от себя словно скрывал… Это лицо ребенка возбуждало во мне совесть и страх, как сознание своей вины за его обездоленную судьбу.