— Она тут есть, — блондинка непринуждённо зашла за стойку. — Вот.

Девушка сдвинула деревянную панель, за ней действительно оказался кофейный аппарат с блестящими краниками и круглыми манометрами.

— Умеете пользоваться? — спросила она.

— В первый раз вижу, — признался я. — Выглядит как Машина Для Уничтожения Всего от какого-нибудь Безумного Профессора из комиксов.

— Вот сюда заливается вода, сюда сыпать зёрна, не больше половины, агрегат старый, полную мельницу может закусывать. Включайте заранее, чтобы успела нагреться, следите за давлением пара. Если чуть-чуть подтравливает — ничего страшного, просто контролируйте уровень в баке. Если сильно — снимите переднюю панель и подтяните шланг, он от вибрации сползает. Вот здесь она крепится, видите? — блондинка ловко отстегнула защёлки и потянула на себя верхний край. — Совсем можно не снимать, сюда руку просунете. Смотрите…

Внутри оказалась мешанина медных трубочек, каучуковых шлангов и латунных шестерёнок.

— Вот этот шланг. Видите, он уже слегка сполз? Просуньте руку и тяните на себя.

Я подошёл ближе и с интересом заглянул. Мы с девушкой соприкоснулись руками, и я вдруг понял, что от неё пахнет ванилью, она удивительно приятна на ощупь и мне невыносимо хочется её обнять. Блондинка нервно отпрянула, как будто уловив этот порыв. Я смущённо отодвинулся, сам не понимая, что на меня нашло, — девчонка слишком юная и категорически не в моём вкусе. Не люблю кукольных барби-блондинок.

— Эй, вы там чем заняты? — сердито спросила Швабра. — Открываться пора. Делай, что ты там собиралась.

Подружка кивнула, вышла на середину зала, достала из сумки фотоаппарат и нажала на кнопку. Устройство зажужжало, выехала квадратная карточка.

— Ты меня фотографировала в кафе! Вот где я тебя видел!

— Я отдала карточку. Ваша душа осталась при вас.

— Моя душа что?

— У дикарей есть суеверие, что фотография забирает душу.

— Я похож на дикаря?

— Все похожи.

Девушка убрала фотоаппарат, кивнула прощально Швабре и вышла из бара.

— Не очень-то вежлива твоя подружка, — вздохнул я. — Откуда она столько знает про кофемашину?

— Знает и знает, не всё ли равно? Так что там насчёт мытья посуды?

— Удивительная тяга к труду для твоего возраста.

— Кончай вот это про возраст, — мрачно сказала Швабра. — Говна я видела столько, что тебе бы на всю жизнь хватило. И тяга у меня не к труду, а к деньгам. Но ты подумай: кофе — это чашки, блюдца, тарелки для выпечки… Не ополоснёшь под краном, как стакан. Не похоже, что ты силён в мытье посуды, босс.

— Пожалуй, — признал я. — Может, тут и посудомоечная машина где-то есть? Надо было спросить у этой… Как её зовут, кстати?

— Кто зовёт, тот знает. А ты не зови. Про какую ты там машину?

— Посудомоечную. Она моет…

— …Посуду. Я в курсе. Проклятые железяки лишают работы честных девушек, вроде меня! Даже не заводи при мне разговоров об этом! Разве может тупая бултыхалка заменить человека? Глупость какая!

— Ладно. Ты нанята ещё раз. Посуда твоя. Снова торговаться будешь?

— Ещё как буду!

— О боже… — я закатил глаза, вспоминая, сколько это заняло времени вчера.

***

— …Согласно теореме Гёделя о неполноте, в любой системе знания всегда можно найти исходные положения, которые невозможно доказать. Они аксиоматичны и приняты как данность, объявляясь, по большей части, «результатами наблюдений». Однако ничтожность так называемого «наблюдения» за реальностью очевидна всякому исходя из самого феномена наблюдателя! Поэтому на самом деле все аксиомы являются консенсуальными, то есть продуктом коллективного убеждения «Это есть так», выраженного в форме «Ну, все же это знают!». Поскольку нет никакой возможности вычислить истоки такого убеждения, то человеческое сознание невозможно высчитать, оно принципиально несчётно…

— Кто это смотрит вообще? — спросил я, выключая звук на телевизоре.

— Точно не я, — буркнула Швабра, расставляя пепельницы на столы, — у меня времени нет.

— Кстати о времени. Тебе работа в школу ходить не помешает?

— Ты дурак? — уставилась на меня девушка. — Лето же. Каникулы. Ещё почти месяц.

— Лето? — глупо переспросил я. Внезапно понял, что понятия не имею, какое сейчас число.

Швабра только пальцем у виска покрутила, возвращаясь к работе.

— А проблем с родителями не будет?

— Даже если я сдохну, мамка заметит это только через несколько дней, когда в холодильнике кончится еда, а в шкафу — чистая посуда. Не уверена, что она вообще помнит, что у неё есть дети.

— А отец?

— Не твоё дело. Отвали.

— Как скажешь. Просто не уверен, что правильно разрешать работать до полуночи школьнице.

— Даже если ты поставишь тут шест для стриптиза и наймёшь танцевать моих одноклассниц, никто не почешется, я тебя уверяю.

— Хм… Интересная идея. Они хоть ничего?

— Некоторые просто рождены для стриптиза. Кроме сисек, им показать миру нечего.

— Я смотрю, ты добрая девочка.

— Я знала, что ты заметишь, босс. Открывать пора. Вон, этот, как его… уже дверь подпирает.

В стекло, загородившись ладонями от света, требовательно заглядывает пьяный в сопли Калдырь.

***

— О, неужели я чувствую запах кофе? — спросил Калдырь, приняв два по сто и перестав походить на человека, который собирается прямо сейчас умереть от алкогольной интоксикации.

— Промывал машину, — кивнул я. — Пока не чувствую себя с ней достаточно свободно.

— Готов рискнуть.

— В таком случае первая порция за счёт заведения. Мне тут одна девица набросала инструкцию, но в результате я не уверен.

Засыпал зерна, проверил уровень воды, глянул на манометр, сверившись с оставленной подружкой Швабры бумажкой, выставил ручки в комбинацию «средний эспрессо» и, решившись, потянул чёрный эбонитовый рычаг. Машина вздрогнула, загрохотала, загудели какие-то приводы, затарахтела мельница. Потом зашипел пар, дрогнула стрелка манометра, полился в чашку чёрный напиток.

— Хм… А неплохо! — оценил Калдырь. — Даже очень неплохо! Если организовать что-то с выпечкой, то можно открываться пораньше и собирать денежки тех, кто любит выпить кофейку в обед.

— Обдумаю, — кивнул я, глядя, как в дверь осторожно и неуверенно заглядывает женщина.

Осмотрев пустой зал, она решилась и вошла.