Шрифт:
Закладка:
— Ты слышала что-нибудь о клиентоориентированности? — спросил я её с укоризной в голосе.
— Какое-то извращение, что ли? — возмутилась девушка. — У нас приличный город! Говённый, но приличный! Держи при себе всякие ориентированности, а то народ не поймёт.
Я только глаза закатил.
Вслед за Калдырём новое имя получил Заебисьман.
— О, бар работает, заебись! — сказал невысокий плотный еврей с небольшими, но отчётливыми пейсами, осматриваясь при входе и обмахиваясь белой панамой.
— Пиво какое есть?
— Жидкое. Жёлтое. С пеной. В кране.
На подключённой к крану кеге никакого логотипа нет.
— Вот и заебись, что жидкое, — радостно кивнул Заебисьман. — Налейте кружечку.
Я налил.
— Пиво как пиво, — оценил тот, попробовав. — Ну и заебись. Я пойду, за столик присяду.
За столиком Заебисьман неторопливо расположился так, как будто собрался провести там остаток жизни: положил на один стул панаму, на другой — портфель. Поставил на стол кружку. Сел. Осмотрелся. Достал из портфеля толстую книгу. Достал из кармана очки. Достал из другого кармана платок. Протёр очки. Посмотрел на свет. Протёр ещё раз. Водрузил очки на нос, раскрыл книгу, отхлебнул крошечный глоток и углубился в чтение с видом «Ну, вот теперь мне заебись».
— Спорим, до второй кружки он так и не дойдёт? — сказал подошедший к стойке серьёзный мужчина с кинематографически-мужественным лицом и неестественно широкими плечами.
Он снял с головы форменную полицейскую фуражку и положил её на стойку.
— Всё, теперь я официально не на службе. Виски, пожалуйста. Содовую. Сразу повторить.
Всосал в себя первый стакан как будто чистую воду, протянул руку за вторым.
— Вижу, у вас проблем с этим нет, — вежливо отметил я.
— Метаболизм такой. А на нём, — полицейский показал большим пальцем за спину, — бар не заработает.
— Рад любому клиенту, — соврал я.
Таких полицейских я видел только в комиксах — строгие голубые глаза, квадратный подбородок с ямочкой, баскетбольный рост, могучая фигура и форменная рубашка, до треска натянутая на грудных мышцах. У нормальных служителей закона она обычно выпирает ниже.
— Я заместитель начальника городского отделения полиции, — представился тот. — Но многим нравится называть меня «депьюти», как будто я помощник шерифа. Хорошо, что вы открылись, бара нам не хватало.
— Разве полиция одобряет питейные заведения?
— Когда люди организованно выпивают в одном месте, это уже не пьянство, а общественная жизнь. А, если что, наш участок буквально в двух шагах.
Полицейский протянул руку, и я её пожал. Рукопожатие поразило жёсткостью и силой.
— Протез, — сухо стукнул костяшками пальцев по стойке полицейский. — Пострадал на прошлом месте несения службы.
— Вся рука или только кисть?
— Обе руки. Плечевой пояс. Позвоночник. Лицевая часть черепа. Ноги. Я не всегда был такой красавчик, но профсоюз не поскупился на пластику. От моего собственного лица ничего не осталось, это выбрали из каталога клиники. Я был в коме, меня не спросили, но теперь уже привык.
Улыбка выглядит почти естественно, разве что отличается идеальной симметрией, которая редко бывает у людей.
— Да вы прямо Терминатор!
— Кто?
— Кино такое. Не видели?
— Нет. Впрочем, неважно. У нас тихий городок, но, если что, я всегда рядом.
«Депутатор» встал, надел фуражку и вышел. Видимо, вернулся на службу. Ни в тот день, ни позже полиция не поинтересовалась, по какому праву я распоряжаюсь в баре, не спросила лицензию на торговлю алкоголем и не проверила документы.
Кому-то это могло бы показаться странным. Но не мне.
***
Люди в тот день приходили и уходили. Кто-то задерживался у стойки, кто-то садился за столик, кто-то выпивал стаканчик, кто-то (муж владелицы мотеля) планомерно надирался в стельку. Я наливал, смешивал, кивал, улыбался, протирал стаканы в паузах.
— Включите звук, это мой любимый момент, — попросил очередной клиент, сидя у стойки.
Протянув руку (пульта нет), я повернул массивную ручку громкости на телевизоре. Там шло то же самое ток-шоу:
— …Апория о стреле утверждает, что летящая стрела неподвижна, так как в каждый момент времени она занимает равное себе положение, то есть покоится. Поскольку она покоится в каждый момент времени, то она покоится во все моменты времени, то есть не существует момента времени, в котором стрела совершает движение. Вот так и время распада метастабильного квантового состояния любой системы прямо зависит от частоты событий измерения её состояния. Поэтому контролируемая система никогда состояние не изменит. Этот парадокс доказан экспериментально: например, если попытаться перевести атом в другое состояние с помощью излучения и одновременно измерять его состояние ультрафиолетовым лучом, то переход потребует гораздо больше энергии, чем вне процесса наблюдения. Наблюдение надёжно фиксирует состояние…
— Вам это правда интересно? — спросил я.
— А вам нет?
— Слишком академично на мой вкус.
— Вы так считаете? Видите ли, дело в том, что человек и наблюдаемый им мир является как раз той самой квантовой системой в метастабильном квантовом состоянии. Поэтому мир не меняется, пока вы на него смотрите, но стоит на секунду отвернуться…
— Простите, я сейчас.
— Ты куда ручонки тянешь? — спросил я Швабру, пристраивающую стакан к пивному крану.
— Один стаканчик, — фыркнула та. — Пить хочется.
— Тебе лет сколько, напомни?
— Ну, допустим, семнадцать.
— Вот тебе и «ну». Вон, тоник в холодильнике. Отлично утоляет жажду. Для тебя — за счёт заведения. Или ты хочешь, чтобы бар лишили лицензии?
Я понятия не имею, есть ли у бара лицензия, но так звучит весомее.
— Зануда, — буркнула Швабра, открывая холодильник.
Когда повернулся обратно к стойке, безымянного посетителя уже не было, и я о нём не вспомнил. Только телевизор работает со звуком:
— …Так же связано с локальной геометрией пространства-времени и квантовое состояние сознания, определяемое через потенциал действия нейрона. То есть то, что мы называем уровнем личного детерминанта…
С облегчением скрутил громкость на ноль, оставив диктора открывать
