консультативной комиссии. Цзян сказал Дэну, что с экономической точки зрения у них все хорошо, но люди чувствуют себя небезопасно: «…женщины боятся идти на работу, а хорошие люди боятся плохих людей; так продолжаться не может! Единственный способ решить эту проблему, уважаемый Дэн, это взять на себя обязательства [по искоренению прест упности]».

Дэн спросил Цзяна, какие конкретные действия он рекомендует. Цзян рекомендовал провести кампанию «в военном стиле», он сказал: «Арестуйте тех, кого следует арестовать, и убейте тех, кого следует убить», а также депортируйте некоторых преступников в приграничные зоны [Цю 2012: 16–22]. Цзян оправдывал свой призыв к крайним мерам тем, что преступники опасались только смертной казни или аннулирования разрешений на проживание в городах [Tanner 1999]. В конце 1983 и начале 1984 года полиция установила квоты на аресты, задержали большое количество предполагаемых преступников и вынесли им приговоры. В то время как городские жители, возможно, радовались безопасности, друзья и родственники жертв «Сильного удара» чувствовали себя невинно пострадавшими.

Пекинский сотрудник автобусного парка Чжао Хунлян увидел, к чему привела кампания «Сильный удар», когда отправился в провинцию Цинхай в 1987 году. Чжао разговаривал с приговоренными к 5–7 годам заключения за кражу и лишенными вида на жительство в городе. Джордж Блэк и Робин Манро писали:

Это были молодые люди, с которыми Чжао ходил в школу, которые превратились из безработных в мелких преступников и теперь оказались брошенными в Цинхае во имя официальной политики «открытия приграничных районов». Чжао обнаружил, что они живут в хижинах без крыш, во власти стихии [Black & Munro 1993: 119].

Борьба с преступностью «Сильный удар» лишила людей надежды. Чжао почувствовал душевную боль и вернулся в Пекин, в 1989 году он стал активным борцом за права рабочего класса [там же].

Другие были настолько поражены произошедшим, что попытались оправдать обвиняемых. В провинции Хунань Лу Дэчэн и его друг Лю Хунъу не могли поверить, что школьного учителя из их города арестовали и приговорили к смертной казни за ограбление банка на сумму 240 тысяч юаней. Лю познакомился с учителем Чжан Жунъу за шесть месяцев до «ограбления». Учитель Чжан сказал, что из-за низкой зарплаты ему нечем кормить семью и что он хотел бы стать предпринимателем. По словам писательницы Дениз Чун, Лу и Лю думали, что «полиция либо не докопалась до истины, либо арестовала не того человека». Лю Хунъу написал письмо с просьбой о помиловании губернатору провинции Хунань и вручил его чиновнику в Чанше. В тот же день Лю и Лу Дэчэн вернулись в Люян и увидели учителя – он стоял в кузове грузовика связанный и с кляпом во рту, грузовик направлялся к месту казни [Chong 2009: 187–190].

Несколько лет спустя, в мае 1989 года, Лу Дэчэн стоял перед железнодорожной станцией Чанша с транспарантом «Положить конец однопартийной диктатуре и построить демократический Китай!» Когда скептически настроенные прохожие обращались к Лу, он апеллировал к их чувству справедливости, напоминая о трагических событиях «Сильного удара». Толпа, собравшаяся вокруг Лу, слышала историю о двух мужчинах из Чанши, приговоренных к смертной казни, – вскоре после того как их обвинили в изнасиловании женщины. Как было известно, женщина занималась проституцией. Она обратилась в полицию с жалобой на то, что мужчины не заплатили ей за интимные услуги. Мужчины утверждали, что заплатили, но к тому времени, когда женщина нашла деньги между матрасом и стеной, отменить казнь было уже нельзя [там же: 206–207]. Лу напрямую связал несправедливость «Сильного удара» со своими призывами к демократии в 1989 году.

Люди, собравшиеся вокруг Лу на железнодорожном вокзале в Чанше в мае 1989 года, также откликнулись на несправедливость политики «одна семья – один ребенок». Когда мимо проходили незнакомцы, Лу Дэчэн крикнул: «Я хочу спросить, как бы вы себя чувствовали, если бы столкнулись с такой ситуацией. Просто как общий пример – я не говорю про себя. Что, если ваша жена беременна и вот-вот должна родить, а чиновники, отвечающие за плановую рождаемость, пришли и потащили ее на аборт?» Эта история вызвала большее сочувствие у публики, чем плакат Лу [там же: 207]. Лу говорил искренне – он сам и его жена Ван Цюпин пережили глубокую травму из-за репрессивных действий местных чиновников, связанных с планированием семьи.

Родители Лу Дэчэна и Ван Цюпин были против их встреч в подростковом возрасте: Лу было уже 19, а Ван еще 18. Но политика Китая «одна семья – один ребенок» напрямую коснулась их: летом 1982 года Ван забеременела. Дениз Чун пишет:

Ее беременность противоречила закону по нескольким пунктам: только супружеские пары могли подать заявление на получение разрешения на рождение ребенка; до беременности пары должны были подать заявление на получение разрешения сроком на один год; супружеские пары не имели права на получение разрешений, пока жене не исполнится 22 года и общий возраст супругов не составит 50 лет [там же][7].

Когда чиновники по планированию семьи узнали о беременности Ван, они провели серьезную беседу с Лу и потребовали, чтобы он предъявил им доказательства того, что Ван сделала аборт.

Ван и Лу бежали в сельскую местность за пределами Люяна. Они не хотели терять ребенка. Друг Лу, Лю Хунъу, обратился от их имени к врачу с просьбой подделать свидетельство об аборте. Доктор отказался. Затем Лю Хунъу нашел женщину, которая уже планировала сделать аборт. Лю заплатил ей 200 юаней, чтобы она назвалась Ван Цюпин перед операцией. Уловка сработала, как и маневр Лу и Ван, когда они попросили чиновника выдать им свидетельство о браке во время обеденного перерыва, – клерк не заметил, что Лу и Ван были слишком молоды, чтобы пожениться.

Ван Цюпин родила мальчика в январе 1983 года. Малыш Цзиньлун заболел через несколько дней. Ван и Лу беспокоились, что центральная больница может отказать в лечении незаконнорожденного, поэтому они привезли Цзиньлуна в больницу китайской медицины. Врач рекомендовал инкубатор и направил родителей в центральную больницу, но было слишком поздно. Цзиньлун умер. Ван и Лу были убиты горем. По словам Дениз Чун, Лу Дэчэн «корил себя за нерешительность в выборе больницы, за потерю драгоценного времени». «Я обвиняю власти, – говорил он Цюпин, – это из-за них мы оказались в этой ситуации» [там же: 144].

К горю Ван и Лу добавилось чувство вины – те, кто им помог, подверглись наказанию. Власти понизили в должности и оштрафовали врача, помогавшего с родами Цзиньлуна в маленькой клинике (без разрешения на роды). Чиновник, ошибочно зарегистрировавший их брак, также был оштрафован. Когда Лу Дэчэн отказался передать свидетельство о браке местным чиновникам по планированию семьи, они ввели «социальную плату за воспитание детей» и урезали его зарплату на одну треть. «У вас был незаконнорожденный ребенок от внебрачного союза, – сказали они. – Ребенок мертв, но не думайте, что дело завершено» [там же: 145]. Раньше семья Лу Дэчэна считала, что его работа механиком в государственном гараже есть залог долговременной безопасности, теперь же близкие увидели, что его профессия находится под риском финансовых штрафов. Он уволился и решил открыть собственную ремонтную мастерскую.

Реакция Лу Дэчэна на трагедию в его семье – тот редкий случай, когда можно провести прямую линию от репрессивных ограничений рождаемости в Китае к политической активности в 1989 году. Лу обвинил политическую систему Китая в убийстве его сына, нанесении вреда добрым людям, которые помогли ему, и разорении скорбящего родителя. В мае