Таким образом, в интервале между завершением Второй мировой войны и распадом Советского Союза в истории советских ветеранов – как особой социальной группы и как составной части советского общества – прослеживается явная преемственность. Прежде всего притязания, которые выдвигали фронтовики – один из важнейших факторов, объединявший ветеранские массы независимо от поколенческих, политических, гендерных, социальных и этнических различий, – неизменно превышали реальные привилегии, предоставляемые государством. На протяжении всего указанного времени государство, не предлагая ветеранам вообще ничего или же предоставляя им очень скромный набор льгот, продолжало славить их как исключительных и выдающихся граждан, каких нет нигде в мире. Но воздать за ветеранские заслуги было крайне сложно – не в последнюю очередь из-за того, что те оказались удивительно пластичной сущностью. Во-первых, любая предоставленная привилегия немедленно вызывала недовольство в тех подгруппах ветеранов, которые ее не получали; во-вторых, каждая новая льгота тянула за собой целый ряд других, тоже становящихся предметом претензий. Другим элементом преемственности выступал постоянно сохранявшийся перепад между привилегиями, гарантируемыми на бумаге, и благами, предоставляемыми в жизни. Обусловленные этим практические аспекты получения реальных благ в условиях забюрократизированной экономики дефицита дополнительно раздували притязания «сообщества заслуживающих». Причем нарастанию запросов, мотивируемых былыми заслугами, способствовали самые разные факторы, от ветеранских разговоров во дворах или в очередях до неутомимого желания демонстрировать свою заслуженность и, следовательно, пригодность для государственной поддержки.

Наконец, свою роль в этих процессах играл и грандиозный государственный дискурс Великой Отечественной войны. Если Победа над гитлеровской Германией выступала главнейшим обоснованием притязаний советского государства на легитимность и международный авторитет, тогда почему те, кто сражался и победил, не превратились в самую привилегированную касту этого общества? Да, герметичность советской политической системы затрудняла публичное обсуждение издержек системы привилегий и ограниченности государственных финансов, но неимоверно травмирующий опыт, который физически и психологически пришлось пережить советским солдатам, требовал признания такого рода, которое просто невозможно было удовлетворить никакими символическими или материальными благами, предоставляемыми государством. Таким образом, настойчивость и требовательность ветеранов в отношении собственных прав и привилегий можно было, помимо всего прочего, считать выражением медленного заживления глубоких шрамов, оставленных войной на европейском Восточном фронте.

Послесловие

Ветеранские организации той или иной страны объединяли, как правило, лишь небольшую часть выживших фронтовиков. Например, в Германии после Второй мировой войны в ветеранских объединениях состояли только от 10 % до 35 % ветеранов[1037]. Причем такие низкие показатели были характерны не только для побежденных государств; в странах-победительницах наблюдалась похожая статистика. Так, в «Американском легионе» числилась лишь четверть из тех американцев, кто сражался на полях Первой мировой войны. Аналогичная тенденция наблюдалась и среди переживших другие войны. Как отмечала в 1946 году Американская историческая ассоциация, «ни одна ветеранская организация <…> никогда не объединяла большинство военнослужащих, участвовавших в какой-то конкретной войне»[1038]. Советский Союз в указанном отношении тоже не был исключением. Более того, доля бывших бойцов, связанных с Советским комитетом ветеранов войны (СКВВ), была здесь даже ниже, чем в других странах, поскольку формальное членство в ветеранских организациях при советском строе не практиковалось. Соответственно, функционеры организации составляли незначительное меньшинство ветеранов. Например, в 1985 году менее 7 % участников войны, проживавших в Ростове-на-Дону, состояли в различных ветеранских ассоциациях[1039]. Приравнивать это меньшинство к ветеранскому движению в целом было бы большой ошибкой. Как и в случаях со многими другими народными движениями, в рядах советских ветеранов можно было выделить несколько динамично связанных кругов, отличающихся разными степенями вовлеченности в структуру и прочности связей с нею. В частности, вокруг функционеров СКВВ и некоторых других организаций концентрировались активисты, которые, хотя и не состояли в комитете официально, в любой момент могли быть привлечены к работе на общее ветеранское благо.

Как правило, функционерами ветеранских организаций были мужчины, кадровые офицеры-отставники, в основном из старших возрастных когорт и зачастую члены партии. Этот типаж воплощали собой председатели СКВВ 1980-х годов, которые были кадровыми офицерами поколения, называемого мной «дважды ветеранами» (то есть это люди, родившиеся между 1890-м и 1904 годами). Эти герои-орденоносцы продолжали удерживать бразды правления даже тогда, когда в 1980-х наверх стало пробиваться среднее поколение ветеранов[1040]. Большинство делегатов как первой, так второй Всесоюзных конференций ветеранов войны, проходивших в 1956-м и 1965-м годах соответственно, были выходцами из той же самой группы, что и руководители СКВВ: это были мужчины, высокопоставленные кадровые военные из старших возрастных когорт, нередко прошедшие и Гражданскую войну[1041]. Аналогичным образом почти 19 % функционеров местных отделений СКВВ в 1965 году составляли отставные генералы, а 58 % – прочие отставные офицеры. Женщин среди них было менее 5 %[1042].

Далее, функционеры комитета были постоянно окружены теми, кого в СССР называли «активом» – группой ветеранов, официально не состоявших в организации, но время от времени привлекавшихся ею для выполнения конкретных задач. Так, в 1966 году Волгоградская секция СКВВ насчитывала всего 25 функционеров, но более 300 периодически призываемых активистов, готовых по ее призыву выполнять разнообразные поручения; из этих ветеранов «более ста человек» участвовали в ее деятельности постоянно[1043]. Разумеется, в соотношении с общим числом выживших фронтовиков это была лишь капля в море. К 1985 году СКВВ утверждал, что в некоторых городах в актив движения входили от 17 % до 25 % ветеранов[1044]. «Не более 10 % общего числа», – так оценил общую долю актива, примыкавшего к официальным структурам СКВВ, один из членов его президиума год спустя[1045]. К 1989 году к «внутренним кругам» движения принадлежали, по-видимому, 30 % ветеранов, однако лишь немногие из них демонстрировали подлинную вовлеченность, занимаясь общественной работой на более или менее регулярной основе. Например, лишь 1 % или 2 % ветеранов в то время выступали в качестве пропагандистов[1046]. В начале 1994 года среди подписчиков газеты, издаваемой незадолго до того учрежденной организацией ветеранов войны и труда, было чуть более 60 000 человек[1047], хотя на территории бывшего СССР на тот момент проживали 3,6 миллиона, а в России – 2,4 миллиона ветеранов[1048]. Что же касается периода, предшествовавшего становлению в 1970–1980-х годах организованного ветеранского движения, то тогда доля бывших фронтовиков, составлявших два упомянутых «внутренних круга» (руководителей и активистов), была еще меньше, поскольку организационная сеть оставалась гораздо менее развитой. Кстати, на активистах ветеранские «круги» не заканчивались. Последний, третий, «круг» составляли люди, ощущавшие себя ветеранами от случая к случаю: скажем, когда им приходилось письменно или устно жаловаться на несправедливости и ущемления