которыми они должны были вытаскивать трупы наружу. Другие стояли наготове с самодельными носилками и должны были относить вытащенные трупы в другое место, где их клали рядом труп к трупу. На слой трупов укладывали слой дров, затем снова слой трупов и слой дров, пока не очистили три могилы, в которых было, возможно, около 300–400 трупов. Запах трупов был около нас, стоявших в заграждении, такой, что казалось, вот-вот мы свалимся с ног. Когда штабель из трупов и дров был готов, его поливали смолой, чтобы лучше горел, и поджигали. Чтобы пленные во время работ не падали, им давали водку и папиросы. Несмотря на это, все же 5 человек упали, и их в тот день больше не использовали. Пленным объяснили, что после окончания работы их направят на работу в Германию, в чем я очень сомневался, так как был отдан строжайший приказ, чтобы ни одна живая душа не знала об этих работах: ни военнослужащие вермахта, ни особенно мирные жители. Я не могу себе представить, что люди, на совести которых несколько сот человеческих жизней, побоялись бы расстрелять 20 военнопленных. Затем пленных увезли. Рассказывали, что они были из тюрьмы СД в Рогачеве. Мы должны были стоять в заграждении до тех пор, пока штабель полностью не сгорел. Оставшийся пепел был погружен на грузовую автомашину и куда-то увезен, куда, я не знаю. По прибытию в дер. Лучин мы еще раз были предупреждены штурмбаннфюрером Лозе о том, чтобы никому и в голову не пришло рассказывать хотя бы слово об операции «Метеосводка». Уже тогда я решил предать гласности этот страшный метод истребления людей.

Уже спустя неделю, еще не успел выветриться прежний запах из одежды, я снова должен был ехать на акцию «Метеосводка». И на этот раз поехали в Рогачев, но в другое место: проехали почти весь город, затем свернули налево. Точно описать местность я не могу, но помню, что это было возле лесопилки. Пленные были те же самые, равно как и охрана. Правда, добавили в охрану несколько человек: унтершарфюрера Бауера, солдата Десснера, роттенфюрера Дюстрхефта.

Работа проводилась аналогичным образом, как и в первом случае. На этот раз трупов было 800–1000, так как могилы были большие. Эти акции «Метеосводка» состоялись примерно за месяц до оставления Рогачева немецкими войсками.

Мое мнение об операции «Метеосводка».

Уже когда я впервые услышал, что все евреи должны быть расстреляны, я спросил себя, почему это делается и кто может ответить за подобное истребление человеческого рода. Я тут же решил никогда не принимать участие в этом, ибо это противоречило моей вере и моим убеждениям. Я считал, что каждый народ на земле имеет право на жизнь.

Да, после непрерывного отступления 1943–44 гг. и начала так называемых акций «Метеосводка» мне стало вполне ясно, что и фюреры не смогут ответить за это и поэтому сейчас хотят скрыть следы своих гнусных преступлений.

По моему мнению, приказ Адольфа Гитлера об истреблении евреев является преступлением против человечества.

Хансен.

НАРБ. Ф. 1450. Оп. 2.Д. 38. Л. 431–433. Перевод с немецкого. Копия.

№ 4

Из спецсообщения НКГБ БССР об эксгумации и уничтожении трупов в районе Пинска

13 мая 1944 г.

В 5 км севернее г. Пинск у деревни Гадево разрываются девять массовых могил, в которых похоронено свыше 30 тысяч военнопленных и мирного населения еврейской и белорусской национальностей, расстрелянных немцами в 1941–42 гг.

Извлеченные из могил трупы обливаются горючим и сжигаются.

РГАСПИ. Ф. 625. Оп. 1.Д. 7.Л. 346. Копия.

№ 5

Из заявления жителя д. Присна Могилевского района С.И. Пилунова начальнику БШПД П.З. Калинину об уничтожении немецкими оккупантами советских граждан, заключенных в могилевскую тюрьму, и о сокрытии ими следов злодеяний за период с 15 сентября по 4 ноября 1943 г.

20 мая 1944 г.

[…] В июле 1943 г. полиция убила командира взвода 121-го партизанского отряда Якубова Александра Ильича, в обнаруженных документах которого упоминалась моя фамилия. Я был арестован гестапо [и] в течение неполных двух месяцев содержался в помещении последнего ([гор. Могилев], Быховская ул. 18, бывшее здание педтехникума). Допрашивали с применением побоев, а затем направлен был в могилевскую тюрьму. Там я находился до 4 октября 1943 г., до времени, когда кончилась «разгрузка» тюрьмы, выражавшаяся в том, что заключенные партиями вывозились в «душегубках» в неизвестном направлении.

За период с 15 сентября по 4 октября 1943 г. я из окна камеры № 224 наблюдал совместно с товарищами погрузку заключенных в «душегубки», которых в тюрьме было 2 шт. Совместно со мной в камере сидели:

1. Низовцев Иван Андреевич, родившийся в 1906 году в дер. Ракузовка Тишовского сельсовета Могилевского района, связной 121 партизанского отряда.

2. Шпаков Георгий Алексеевич, родившийся в 1912 в дер. Белевичи того же сельсовета Могилевского района, связной 121 партизанского отряда.

3. Гришанов Михаил, родившийся в 1914 г. в гор. Могилеве, проживал по ул. Ленина. Арестован за связь с партизанами (двоюродный брат Шпакова Георгия).

Наблюдение мы все четверо производили украдкой, так как охрана, обнаруживая наблюдавших, стреляла по окнам. Погрузка в «душегубки» производилась ежесуточно. В светлое время каждая из них делала по 3–4 рейса и столько же в ночное время, увозя за 1 раз 50–60 человек. В частности, я был свидетелем увоза в «душегубках» 86 чел. из личного состава 51-го батальона «РОА», арестованных во главе с командиром батальона бывшим капитаном Бондаренко за попытку перехода к партизанам. Они были увезены за один рейс в двадцатых числах сентября, приблизительно в 16–17 часов. Перед посадкой в «душегубки» их заставляли раздеться. Оставив в одних кальсонах, руки завязывали назад. Как и обычно, при посадке присутствовали:

1. Начальник гестапо, высокого роста, блондин, курносый, лет 40, на погонах имел 1 большого размера квадрат;

2. Начальник тюрьмы – немец, около 40–42 лет, высокого роста, худощавый, с прямым носом, темными, начинающими седеть волосами, на погонах – 3 квадрата большого размера;

3. Пом. начальника тюрьмы – лет около 30, низкого роста, полный, с упитанным лицом, курносый, глаза голубые, волосы русые, на погонах 2 малого размера квадрата.

Всех немцев было 10–12 чел. Они наблюдали за «порядком», а 8–10 полицейских раздевали направляемых в «душегубки», убирали их одежду, выполняли всю остальную работу. Сопротивлявшихся били и, хватая за руки и ноги, кидали в «душегубки», шум моторов которых лишь частично заглушал крики обреченных на смерть.

Таким же путем происходило дело и в остальных наблюдавшихся мною случаях. Помню, в частности, что в ночь с 3 на 4 октября 1943 г. «разгружали» тюрьму от группы женщин с детьми. Хотя вследствие темноты наблюдать было нельзя, я и другие определили происходившее на тюремном дворе по крику и