Венгрии двенадцатью годами раньше. А значит, спас Польшу от тех самых западногерманских реваншистов, которые все еще не признавали новых польских границ. В Польше осудить интервенцию отважились немногие: Анджеевский, например, или Мрожек. Но последний жил в Италии и ничем не рисковал, кроме того, что больше не мог вернуться на родину. С этого времени почти замирает его оживленная переписка с Лемом. Отныне тот писал ему, лишь выбираясь за границу.

А жизнь текла своим чередом. Если не брать во внимание политических событий, 1968 год оказался для Лема чрезвычайно успешным. Вышли отдельными книгами «Глас Господа» и «Философия случая»; дождались переиздания «Возвращение со звезд», «Высокий Замок», «Сумма технологии» и «Кибериада»; в апреле 1968 года увидел свет сборник рассказов о пилоте Пирксе, вобравший в себя все имевшиеся на тот момент истории: «Испытание», «Патруль», «Альбатрос», «Терминус», «Условный рефлекс», «Охота», «Несчастный случай», «Рассказ Пиркса» и только что написанное «Дознание». «Личность Пиркса – наибольший литературный успех Лема. Это самый пластичный персонаж из всех созданных писателем», – признавал Северский, отзываясь на выход сборника[715].

В том же году Анджей Вайда снял короткометражку по сценарию Лема – «Слоеный пирог». Обратиться к телевидению мэтра польского кино заставила все та же политика: 30 апреля 1968 года все творческие объединения были распущены, а некоторым режиссерам (в том числе Вайде) запретили снимать полнометражное кино[716].

Фактически «Слоеный пирог» был новой версией пьесы «Существуете ли вы, мистер Джонс?», только если в пьесе герой понемногу превращался в киборга, то в телеспектакле герою пересаживали органы других людей. Так Лем отреагировал на успехи трансплантологии, достигнутые в 1966–1967 годах, когда человеку впервые пересадили сердце, желудок и почки. В письме Мрожеку, написанном 11 января 1968 года, Лем поделился идеей, что в будущем органы еще при жизни носителей можно будет распределять среди нуждающихся. Фильм Вайды Лему понравился и в дальнейшем оказался единственным снятым на его материале, который пришелся писателю по душе. Тогда же сценарий Лема был опубликован в журнале «Экран», а сам Лем на пару с Вайдой завоевал награду Комитета по делам радио и телевидения.

Но это на ТВ. А вот с кинематографией у Лема решительно не складывалось, хотя материала у него набралось на десяток фильмов. Это подметила 32-летняя сотрудница Института искусств ПАН Алиция Хельман. В статье, вышедшей 1 апреля 1967 года в варшавской «Культуре», она традиционно пнула «Молчащую звезду» и заявила, что, в отличие от основной массы научной фантастики, творчество Лема позволяет перенести на экран проблемы человеческого бытия, оттенив их необычным фоном и экстраординарными ситуациями. Поэтому очень прискорбно, что никто пока не сподобился на хороший фильм по прозе Лема.

Впрочем, на тот момент еще жила надежда, что в Польше снимут «Возвращение со звезд» по сценарию Лема и Щепаньского (его как раз приняли к производству)[717]. Не сбылось. И уже на следующий год эстафету от Хельман приняла 34-летняя журналистка польского радио Божена Яницкая, которая тоже написала, насколько это грустно, что никто не берется экранизировать такое яркое явление культуры, как произведения Лема, а между тем это чрезвычайно обогатило бы польскую кинематографию. Сам Лем в интервью, которое дал журналу «Кино», объяснял это тем, что возможностями перенести на экран фантастику обладает только Советский Союз, у остальных же членов соцлагеря нет ни технических средств, ни умений, хотя лучшим фильмом фантастического жанра Лем полагал «Тайну острова Бэк-Кап» чехословацкого режиссера Карела Земана. Еще писатель посетовал, что съемки «Солярис» сорвались по каким-то второстепенным причинам, и рассказал о своем потрясении от гибели Гагарина[718]. Все так, но вряд ли Лем действительно тогда был озабочен всем этим. Его донимал творящийся в стране кошмар, а поделиться этим он мог разве что с родными и друзьями. На польские газеты надежды не было. Вот уж действительно, ложь была рассеяна в прессе и на радио, словно удушающий газ.

В августе 1968 года Лем вдруг получил из СССР радостную весть: председатель Иностранной комиссии Союза писателей А. А. Косоруков сообщил, что ему причитается крупный гонорар за издания его произведений. Получить гонорар Лем мог только в рублях, для чего необходимо было приехать в Страну Советов[719]. Письмо было написано 12 августа, так что Лему оно пришло, скорее всего, уже после интервенции в Чехословакию. Остается только гадать, какие чувства обуревали его, когда он читал это послание.

Наконец, в октябре 1968 года Лем стал одним из лауреатов награды журнала «Проблемы» за популяризацию науки. Вручение прошло в принадлежавшем ПАН дворце Сташица, в самом центре Варшавы. Лем просто купался в лучах славы! А уж рождение сына и вовсе должно было вознести его на седьмое небо от счастья. Однако после 1968 года он как будто утратил вкус к беллетристике и навсегда разочаровался в СССР. «Антисионистская кампания» и подавление Пражской весны превратили Лема в мизантропа и ярого антисоветчика.

Катастрофа третья

Гориллище

Один из выдающихся советских математиков как-то пригласил меня на завтрак. Он происходил из смешанной семьи: был сыном русской и еврея – явление после революции частое. Он и его друзья опасались темных и непросвещенных масс, которые, если что случится, будут их резать. Повторю то, что он мне сказал, возвышаясь над прекрасной скатертью: «Я никого так не боюсь, как русского народа»[720].

Станислав Лем, 1998

Когда Тадеуша Конвицкого позже спросили, откуда в его романе «Ничто или ничто» столько отчаяния, он коротко ответил: «Я писал его в 1968–1970 годах», – и больше ничего не объяснял, потому что и так все было понятно[721]. Действительно, то были мрачные годы для всех, кто еще надеялся на сохранение каких-то свобод. Страну покинули до 15 000 человек, в том числе Лешек Колаковский, Хелена Эльштейн, Ида Каминьская, Влодзимеж Брус, Зыгмунт Бауман, Мечислав Хойновский, Анатоль Радзинович и даже Алиция Лисецкая. Не вернулся из США, где преподавал в Йеле и Беркли, Ян Котт. Уехал режиссер Александр Форд, недавно еще носившийся с идеей экранизировать «Возвращение со звезд»[722]. В Варшаве и других городах судили участников протестов (например, Куроня с Модзелевским). Автономии вузов больше не существовало, как и иллюзорной автономии скаутской организации: на прошедшем в октябре 1968 года съезде Союза польских харцеров в устав вставили пункт об идеологическом руководстве со стороны ПОРП[723]. В феврале 1969 года на быдгощском съезде СПЛ, заседавшем в присутствии милиционеров, прошла поправка об исключении из состава организации людей, чья деятельность противоречит