— Послушай, малыш! — он мягко высвободился из ее объятий и опустил девочку на землю.

— Ну, теперь понятно, — сказала Гизела. — Вы — Раймонд, брат Маргарит. И она — ваш незамутненный источник информации.

— Совершенно верно. — Его улыбка поблекла, он с нежностью взирал на девочку, сжимавшую его руку. Затем снова посмотрел на Гизелу, на сей раз отрезвевшими, почти виноватыми глазами, только его губы все еще слегка дрожали, и вот-вот, казалось, им овладеет приступ беспричинного смеха. Сходство между братом и сестрой, особенно когда они стояли рядом, было просто поразительное.

— Мисс фон Гегенемс! — Маргарит все еще держала его за руку и, не отрываясь, смотрела на него снизу вверх. В глазах ее сквозило обожание. — Как вы считаете, позволит миссис Лайтфут моему брату Рею пригласить меня на завтрак в деревенскую гостиницу? Он обещал позавтракать со мной до того, как придет к нам на школьный вечер. Он сказал, что закажет оладьи, сосиски и клубничный джем.

— И ни одного витамина, — добавил с ухмылкой Вайнинг. — Насколько мне известно, девочкам здесь до чертиков надоели витамины.

— Можешь спросить у миссис Лайтфут разрешения. Она появится в восемь, — сказала Гизела, обращаясь к Вайтингу.

— Я уверена, что она позволит, если к ней обратится Рей. — Мэг скакала на одной ножке, держась за руку брата, чтобы не упасть. — Рей всегда добивается того, чего хочет.

Школьные вечера проводились раз в месяц. После заседания попечительского совета миссис Лайтфут устраивала для его членов чаепитие вместе с учителями и воспитанницами, которым по такому случаю разрешалось приглашать родителей или родственников. Для более молодых преподавательниц этот вечер был серьезным испытанием, так как в такой день от них требовались особая элегантность и непременная педагогическая благопристойность, дающаяся обычно с таким трудом.

В тот вечер Гизела посмотрела на себя в зеркало и пришла к выводу, что ей удалось в своем внешнем виде достичь счастливого компромисса — белое шерстяное платье с золотым ожерельем и браслеты на руках.

Когда она направилась к холлу, то заметила, что дверь комнаты Алисы распахнута настежь. Бросив на нее мимолетный взгляд, она сразу поняла, что та была менее скромна в своем туалете. На ней был длинный, перевязанный шнуром шелковый халат такого же ярко- оранжевого цвета, что и шарф на шее. На ногах туфли — «лодочки» из черной замши на умопомрачительных высоких каблуках с большущими застежками, украшенными искусственными бриллиантами. Впервые Алиса показалась Гизеле красивой, дерзкой и пылкой. Но ничто не могло скрыть безвкусицы ее наряда.

Повернувшись, Алиса заметила Гизелу:

— Ты выглядишь как Мэг Вайнинг или Бет Чейз, если бы, правда, им позволили одеться по собственному вкусу, — прокомментировала Гизела ее наряд.

— Плевать! — отрезала Алиса и пошла к двери под хруст переливающегося шелка. На ее щеках горел румянец какого-то странного абрикосового оттенка. Ее газельи глаза отливали золотистым цветом под модной прической темно-коричневых волос.

— А ты подумала, что на это скажет миссис Лайт-* фут?

— Еще чего! Я не намерена больше здесь торчать! — Алиса взяла Гизелу под руку. — Сегодня все прояснится.

— А если нет?

— Ну тогда тем более.

Когда обе девушки прошли через арку дверей в просторную гостиную, на Гизелу никто не обратил внимания. Алиса же намеренно задержалась в дверях и приняла драматическую позу. Старая мисс Челлис в поношенном платье из тафты синего цвета чуть не выронила поднесенную к губам чашку с чаем. Мадемуазель де Витре, в просторном вельветовом костюме лилово-красного цвета, казалось, была готова лопнуть от зависти и злости. Мисс Додд — новая учительница по искусству, очень привлекательная в своем отлично сшитом креповом платье, вероятно, сильно переживала, опасаясь, что теперь об^ее впечатление от нее поблекнет. Миссис Грир, волосы который были подернуты серебром седины, в бледно-голубом платье с большими пармскими фиалками на груди, оставалась, как всегда, невозмутимой. Но все девочки в белых платьицах из тонкой полупрозрачной белой ткани были просто поражены. На их лицах было написано: «Вот это да! Высший класс! Так и мне надо вырядиться при первой представившейся возможности!»

Гизела вдруг вспомнила, что сама Алиса была всего на год взрослее самых старших воспитанниц в Бреретоне.

Миссис Лайтфут выглядела превосходно. Ни единым неловким движением она не выдала тех чувств, которые охватили ее при виде появившейся в дверях разодетой в пух и прах фигуры. Как ни в чем не бывало, она продолжала беседовать с каким-то пожилым джентльменом, сидевшим в кресле справа от нее. На губах ее играла улыбка, а взгляд выражал полное безразличие ко всему.

Гизела была рада, что нашла спасение в компании миссис Чейз, матери Элизабет.

— Я слышала, что моя дочь в этом году принимает участие в постановке греческой драмы! Только подумать! Элизабет будет говорить и читать по-гречески! Все эти буквы кажутся мне следом от куриных лапок. Но когда я была девочкой, никто особенно не заботился о нашем образовании, — так, немного французского и танцы. Я закончила школу, когда мне исполнилось шестнадцать лет. В семнадцать начала выезжать в свет, а через год вышла замуж. Это был мой первый брак.

Гизела внимательно на нее посмотрела и попыталась про себя определить ее точный возраст. Темно-каштановые волосы с красноватым отливом были настолько же искусственными, как и томатно-красный цвет губ и ногтей; такая крутая краска делала ее кожу и глаза еще более бесцветными. Ее вздернутый нос и круглый подбородок носили на себе несмываемую печать детства, а незаметная цепочка шрамов на шее, на границе волосяного покрова, объясняла причину глянцевой гладкости ее лица. Когда она принималась перебирать на коленях перчатки, то на ее маленьких шишковатых пальцах вспыхивали два больших квадратных изумруда. Кожа на ее руках была на десять лет старше кожи лица.

— Скажите, о чем эта пьеса? — продолжала миссис Чейз.

— «Медея»? — переспросила Гизела, не находя точного ответа. — Ну, это пьеса о ревности и убийстве.

— Убийстве?! — Изумруды погасли. — И такое вы показываете в женской школе? Ну, знаете ли, фрейлейн. — Обращаясь к любой учительнице — немке, она называла ее «фрейлейн», а к француженке «мадемуазель».

— Но ведь они по радио слушают сногсшибательные пьесы о гангстерах, — возразила Гизела. — А это полная трагизма поэзия, выдержанная в самой чистой греческой традиции.

— Какую роль в ней играет Элизабет?

— Она со своей подружкой Мэг Вайнинг играет роль сыновей Медеи, которых та убивает, чтобы отомстить отцу за супружескую измену.

— Мать убивает собственных детей? Ради чего? Девочкам еще рано знать об этом!

— Может, вы хотите сказать, что им вообще не нужно образование?

— Но

Когда миссис Чейз неожиданно