Когда я спускаюсь в кухню с утра — я одет в пижаму. Потому что в доме прохладно, а еще, потому что здесь так принято. В прошлый раз уже доставил моральную травму подружке своей сестры, нам такого не надо. Все-таки опять суббота, выходной день, а по выходным Айка-тян бывает, в гости приходит к Хинате. И вообще, будучи в Риме, поступай как римлянин.

В кухне, которая сразу и гостиная, только разделена на зоны — зона где готовят и посуду моют и гостиная с диваном, телевизором, журнальным столиком (который на зиму заменяет котацу) — не пахло ничем вкусным, не витал в воздухе аромат свежеприготовленного кофе. Потому что утро выходного дня. Каждое утро рабочего дня нас встречал завтрак внизу и теплый поцелуй мамы перед уходом. В пятницу вечером мама искренне считала свои обязанности исполненными и брала себе выходной. Потому, пройдя в гостиную, я вижу ее, лежащей на диване в шикарном вечернем красном платье. И в чулках в сеточку. Туфли на высоком каблуке — у дивана, одна стоит, другая лежит. Волосы у мамы разметались по диванной подушке, одна рука свисает вниз, внизу на полу — лежит пустой бокал. На журнальном столике стоят две бутылки красного вина. Франция, судя по этикетке. Я вздыхаю и иду в мамину спальню, беру там теплое одеяло и иду назад. В доме прохладно, так можно и простуду схватить. Понятно, что человек под алкоголем холода не чувствует, но переохладиться все равно может. Я осторожно накрываю маму одеялом. Она что-то бормочет во сне и съеживается в клубочек. Милота. Мам у Кенты красивая, да. Говорят, что азиатки вообще стариться не умеют, в любом возрасте выглядят молодо-молодо, а потом — бац! И климакс! И сразу — старушка. Но маме Кенты это пока не грозит, она выглядит лет на двадцать, максимум на двадцать пять. Гладкая кожа, стройная фигура… и это при том, что она позволяет себе засыпать часа в три-четыре ночи. Хотя, она совершенно точно может позволить себе поспать днем.

Я поднимаю пустой бокал с пола и собираю пустые бутылки с журнального столика. Хотя… одна еще не пустая. Принюхиваюсь. Никогда не умел разбираться в вине, сомелье из меня никудышный, а Кента вообще в жизни алкоголя в рот не брал. Хм. Прикладываюсь к бутылке. Терпкое красное вино, и чего в нем находят? Мне больше пиво нравится… а из крепких — коньяк. С долькой лимона, да.

— Мой братик — алкоголик! И бабник! — раздается тихий голос. Хината. Она как всегда — вездесуща и всеведуща. По крайней мере на территории своего дома.

— И тебе доброго утра, сестренка. — отвечаю я: — рановато ты встала. — обычно в выходные наш дом представлял собой картину мира после апокалипсиса — тишина и пустота, лишь редкие зомби бредут в ванную комнату и потом снова ложатся спать. Хината, плоть от плоти Такахаси — не нарушала сей славной традиции и благополучно дрыхла до обеда как минимум. Это у меня дурацкая привычка вставать с утра, даже если и не нужно.

— Вино вкусное? — задает вопрос Хината: — дай попробовать?

— Невкусное — протягиваю ей бутылку я: — пробуй. — конечно, первым порывом было сказать «маленькая ты еще» и бутылку убрать, но толку от этого… у нас этого вина дома — отдельный холодильник стоит. Если захочет — всегда сможет бутылку-другую утащить. И если до сих пор не пробовала — значит просто любопытно стало. Любопытство такого рода надо удовлетворять. А не запрещать. Запрет только больше любопытства породит и ненужную нам фиксацию создаст. Так что я спокойно протягиваю полупустую бутыль своей сестре. Та смотрит на меня как на сумасшедшего.

— Ты что! Я же несовершеннолетняя! — говорит она.

— Ну… не хочешь, как хочешь. — я одним глотком приканчиваю остатки и отправляю обе бутылки в мусор для «стеклотары», а пустой бокал — в посудомоечную машину. Надо бы завтра приготовить.

— Я только хотела попробовать! — расстраивается сестра. Я тихонько хмыкаю. Хината растет настоящей девочкой, способной и у гнилого пня в лесу вызвать сочувствие, симпатию и чувство вины перед ней. Причем это у нее бессознательно происходит.

— Ничего вкусного в вине нет. Правда — говорю я: — тут дело не во вкусе а в последствиях. А вообще, говорят с возрастом вкусовые сосочки на языке, отвечающие за распознание сладкого — умирают, а другие — которые отвечают за распознание соленого, горького и кислого — наоборот развиваются. Потому взрослые люди любят такие странные вещи как кислое и терпкое вино, сыр с плесенью, горчицу и оливки.

— Не хочу, чтобы мои сосочки умирали — не задумываясь отвечает Хината: — хочу всегда сладкое любить! Не может быть чтобы в старости я горчицу любила!

— О, еще как полюбишь — прищуриваюсь я: — ты ее ложками есть будешь и вином запивать. С оливками и маслинами. И сыром с плесенью.

— Он камамбер называется — говорит Хината: — и сыр, кстати ничего, есть можно. Но горчицу… брр…

— Что на завтрак будешь? — я надеваю фартук и завязываю его сзади: — какие предпочтения?

— Можно подумать ты учтешь мои предпочтения — фыркает Хината: — все равно яичницу приготовишь. И кофе. Ты — предсказуем, Кента-оничан. Утро субботы, значит ты встанешь и пойдешь готовить яичницу в один трусах. Распугивая мировую общественность. Элементарно! — она поднимает палец и делает вид что только что увидела мою пижаму.

— Боже мой! — прижимает она ладошки к щекам: — что случилось?! Неужели Кента одел-таки пижаму и перестал травмировать своим видом мою подругу?

— Да, да, очень смешно — закатываю глаза я. Ей-богу, Хината планирует свое будущее в качестве звезды разговорного жанра на стэнд-ап. А все плохие шуточки на мне проверяет.

— Но что же послужило причиной к столь кардинальному изменению моего братика? Может быть его все же изнасиловали эти три вульгарные девицы, которые и доставили его тело к нашему дому?

— Какое еще тело? — хмурюсь я, доставая сковородку и масло: — я сам дошел. Своими ногами. Девушки просто меня проводили — на самом деле я предлагал проводить их, но как-то так получилось, что они проводили меня. Живут они неподалеку, в нашей округе, район у нас спокойный, каждая улочка освещена фонарями, так что Натсуми настояла на том, чтобы проводить сперва меня до дома. И кто я такой, чтобы спорить с девушкой на вершине социальной пищевой пирамиды? И потом, это Отоши тоже настоял. Дескать, не беспокойся, Кента-кун, я всех провожу, защищу, портфели донесу, рыцарь в белых доспехах и с мечом наголо, или с чем он там.

В целом вечер провели приятно. В караоке сходили, песни погорланили, газировки попили, пиццу заказали, дурачились в кабинке часа два. Я себе глотку сорвал, песни горланить, до сих пор першит.

Самым важным итогом всего этого социального ивента было то, что Шизука на меня не сердилась. Наша тихоня осталась довольна тем, что никто никого не побил — ни я Акихиро, ни Акихиро меня. Если бы не она — я вполне мог бы и додавить его на выход в ринг с понятным результатом. Но Шизука… она сейчас как Чарли Чаплин в конце фильма «Пилигрим» на границе Мексики и США — одной ногой еще там, а другой — уже здесь. Ей для избавления от своей зависимости и приведения психики в надлежащее состояние еще некоторое время понадобится, ей сейчас такого рода стрессы совершенно не нужны. В ближайшее время, как освоим новое помещение клуба — надо будет с ней поработать. Как Клуб Экзорцистов в первую очередь мы обязаны выгнать демонов из наших участников. А потом завести себе Cadillac Miller-Meteor нарисовать на боку — «ECTO 1» и гонять по городу под бодрые ритмы «Ghostbusters» — If there's something strange in your neighborhood