Иакова», еще не приобрели широкое хождение. Большинству богословов на Востоке они, по-видимому, вообще неизвестны, на Западе они уже получают некоторую известность, но одни авторы их принимают (Зинон Веронский), другие отвергают (Иероним), третьи игнорируют.

Предание об Успении Богородицы не известно ни одному из авторов IV века, и богословам (Епифаний) остается только гадать, при каких обстоятельствах Она покинула мир.

Глава 3

Провозглашение Девы Марии Богородицей в V веке

V век в истории христианства был ознаменован христологическими спорами. Начало им было положено ересью Константинопольского архиепископа Нестория. В своем учении Несторий опирался на христологическую доктрину Феодора Мопсуестийского, который ввел резкое разделение между Божественной и человеческой природами в Иисусе Христе: он говорил, в частности, о том, что Бог Слово «воспринял» человека Иисуса; безначальное Слово Божие «вселилось» в рожденного от Девы человека Иисуса; Слово жило во Христе, как в храме; Оно облеклось в человеческое естество, как в одежду; человек Иисус благодаря Своему искупительному подвигу и крестной смерти соединился со Словом и воспринял Божественное достоинство.

Хотя подобные выражения встречались в сирийской традиции, у Феодора использование этих образов приобрело еретические черты, поскольку он по сути говорил о Боге Слове и человеке Иисусе как о двух субъектах, чье соединение в одном Лице воплощенного Сына Божия является не столько онтологическим, сущностным, сколько условным, существующим в нашем восприятии: поклоняясь Христу, мы объединяем два естества и исповедуем не «двух сынов», но одного Христа — Бога и Человека.

Именно это учение легло в основу христологической доктрины Нестория, поставленного на Константинопольскую кафедру в 428 году. Вскоре после посвящения Несторий начал в проповедях оспаривать термин «Богородица», к тому времени прочно вошедший в употребление, на том основании, что Мария родила не Бога, а только человека, с которым соединилось Слово Божие, превечно рожденное от Отца; человек Иисус, рожденный от Марии, был только обителью Божества и орудием нашего спасения; этот человек, через наитие Духа Святого, стал Христом, то есть помазанником, и Слово Божье пребывало с ним в особом нравственном или относительном соединении.

Несторий был сирийцем по происхождению и представителем антиохийской богословской традиции, в которой термин «Богородица» не использовался. Мы не находим его ни в одном из подлинных творений Иоанна Златоуста, несмотря на их многочисленность. Не встречается он и у Ефрема Сирина. Приехав в Константинополь и услышав его, Несторий возмутился, счел термин богословски некорректным, не увидел в нем ничего кроме невежественного благочестия, сложившегося под влиянием языческой мифологии[632], и предложил заменить его на термин «Христородица». Сам Несторий объяснял изобретение этого термина желанием примирить противоборствующие партии:

[Мне] было абсолютно необходимо вмешаться в это [дело], когда святая Церковь лишилась порядка, и одни говорили, что Марию следует называть Человекородицей, а другие — Богородицей; чтобы, говорит, не ошибиться и в том и в другом, либо присоединяя бессмертное [к смертному], либо привлекая к себе одну из сторон, лишаясь другой, он придумал выражение «Христородица»[633].

Богоматерь Аракиотисса. Фрагмент фрески. 1192 г. Церковь Панагии Аракиотиссы, Лагудера, Кипр

Церковный историк Евагрий Схоластик, сохранивший это свидетельство Нестория о самом себе, уточняет, вслед за историком Сократом[634], что первым борцом с термином «Богородица» в Константинополе был не Несторий, а некий пресвитер Анастасий:

Анастасий — некий пресвитер, дурно мыслящий и страстно любящий Нестория с его иудейскими догматами, который сопровождал его на пути к месту епископства и который, встретив Феодора в Мопсуэстии и прослушав его наставления, отклонился от благочестия… проповедуя перед христолюбивым народом в церкви Константинополя, открыто осмелился сказать: «Да не назовет никто Марию Богородицей. Ибо Мария была человеком; Бог же не может произойти от человека». Когда христолюбивый народ из-за этих [слов] возмутился и эту проповедь по справедливости посчитал богохульством, Несторий, учитель этого богохульства, не только не воспрепятствовал [ему] и не присоединился к истинным догматам, но решительно придал вес сказанному Анастасием и выказал себя еще большим любителем споров в этих [вопросах]. В каком-то месте изложив свои собственные мысли и смешав их письменно [со сказанным Анастасием], и яд души извергнув, он старался проповедовать еще более богохульные [идеи], доходя до того, что произнес на свою голову: «Бывшего двухмесячным или трехмесячным я не смог бы назвать Богом»[635].

Таким образом, именно церковный народ решительно восстал против отказа от употребления термина «Богородица». И предложенный Несторием компромиссный вариант никого не удовлетворил. Споры становились все более горячими, обстановка в столице накалялась. И тогда на помощь пришли богословы Александрийской школы. В своей полемике с несторианством главный представитель этой школы святой Кирилл, архиепископ Александрийский, настаивал на единстве Ипостаси Бога Слова: безначальное Слово есть то же самое Лицо, что и Иисус, родившийся от Девы; поэтому нельзя говорить о Слове и Иисусе как двух разных субъектах.

Христология Кирилла была подтверждена III Вселенским Собором, созванным в Ефесе в 431 году. Собор сопровождался бурными дебатами и прошел в отсутствии группы епископов из Антиохи, которые, прибыв на Собор с большим опозданием, не присоединились к состоявшемуся на нем осуждению Нестория. В 433 году состоялось примирение антиохийских епископов с Кириллом Александрийским, и была подписана догматическая формула, ставшая богословским итогом Ефесского Собора:

Посему исповедуем, что Господь наш Иисус Христос, Сын Божий Единородный, есть совершенный Бог и совершенный Человек с разумной душой и телом, рожденный по Божеству от Отца прежде веков, в последние же дни Он же Самый [рожден] по человечеству от Марии Девы, нас ради и нашего ради спасения. Единосущный Отцу по Божеству и Он же Самый единосущный нам по человечеству. Ибо произошло единение двух естеств. Посему мы исповедуем Единого Христа, Единого Сына, Единого Господа. Сообразно с этой мыслью о неслиянном единении [естеств] мы исповедуем Святую Деву Богородицей (ὁμολογούμεν τὴν ἁγίαν παρθένον θεοτόκον), и это потому, что воплотился и вочеловечился Бог-Логос и от Ее зачатия соединил с Собой воспринятый от Нее храм. Евангельские же и апостольские выражения о Господе мы признаем: одни — объединяющими, как относящиеся к одному лицу, а другие — разделяющими, как относящиеся к двум естествам. И — одни [выражения признаем] передающими богоприличествующие [свойства] по Божеству Христа, а другие — уничиженные [свойства] по человечеству Его[636].

Дионисий. III Вселенский Собор. Фреска. Ферапонтов монастырь. XV в.

Таким образом, богословский компромисс между александрийской и антиохийской традициями был найден, и антиохийцы присоединились к