Пред ними птичка пролетела

                  И на рябину села.

            «Смотри, смотри, жена: вон Чиж!»

                  — «Не Чиж, Иваныч, Стриж».

            — «О, вздор, ты, дура, говоришь,

Уж я сказал, что Чиж, так ты должна мне верить».

      — «Вот хорошо! Не верь своим очам,

                  А верь твоим речам».

            — «Я знаю, чем тебя уверить:

            За палкой не заставь сходить».

            — «Стриж — стану всё я говорить.

                Чижи зеленоваты,

                  Стрижи же черноваты

                        И длинноваты.

            Слепой увидит: это стриж».

                                — «Молчи ж!» —

                  И хлоп жену по уху.

            — «Разбойник! только пить сивуху

      И бить жену. Пей, варвар, кровь мою,

            А я за правду постою.

      Стриж, а не Чиж!» Иваныч за сивуху

                               Еще дал плюху:

                  «Молчи».— «Не замолчу,

            Не покорюся палачу.

Стриж, а не Чиж!» — И битва закипела,

Михевна уступить тирану не хотела,

      Язвит его,— чем в силах,— языком,

                    А он так кулаком.

             Кокошник на гряду свалился,

             Иваныч мой остервенился,

             Михевну за косу схватил

И сильною рукой в крапиву потащил.

             На крик несчастной прибежали,

Но без десятских двух никак бы не отняли.

             Калганиху-лекарку взяли!

Но знание ее, увы, не помогло!

             Просили знахаря Вавилу —

             Ничто Михевну не спасло:

От скверного стрижа пошла она в могилу.

                    Не спорь из пустяков

             И не беси злых дураков;

             Как язвы, ссоры удаляйся;

Но где потребует долг, совесть — не молчи

             И говори, а не кричи,

             Без сердца убедить старайся.

ГОРДЮШКА-КНИГОПРОДАВЕЦ

            Был здесь давно один мерзавец

            Гордюшка, плут-книгопродавец.

            По честности и по уму

            Вином бы торговать ему

В какой-нибудь корчме, и то не христианской —

            В жидовской иль магометанской.

            А походил он на жида!

            Без совести и без стыда

            На белый свет родился,

            Рад удавиться и за грош;

            А впрочем, всем он был хорош;

            Немножко грамоте учился,

Мог двоеточие от точки отличить,

Мог объявление о книге сочинить,

Любил для барышей душой литературу,

В «Оракулах» держал всегда сам корректуру;

Ученых пьяниц он погодно нанимал

И компиляции в свет с ними издавал.

            Жаль, не писал стихов Гордюшка!

            Одна почтенная старушка

По смерти мужниной вдруг в нищету пришла;

Что было лишнее, кой как распродала,

            В ломбард иное заложила;

            Одну лишь комнату топила —

                   Так берегла дрова

            И деньги бедная вдова.

Занемоги она еще весной ненастной.

                                 Как быть?

            Лекарства не на что купить.

                   Но добрый лекарь частный

            Старушке страждущей помог.

            Да наградит его сам бог!

            А он всегда тех награждает,

Кто бедным вдовушкам охотно помогает.

                   Узнал торгаш Гордей,

Что после мужа есть шкап целый книг у ней.

                   Вот он к больной приходит,

            В постели бедную находит

И говорит: «У вас, я слышал, книжки есть...

Хоть торга книгами не можно нынче весть...

            От книг так плохи авантажи,

Что лучше продавать, поверьте, калачи...

Но на комиссию я взял бы для продажи;

Позвольте посмотреть». Дают ему ключи.

                   Вот шкап он отпирает —

                   Шкап книгами набит.

            Гордюшка их перебирает.

                   На титулы глядит,

                   Понюхает иную,

                   То улыбнется плут,

            То рожу сделает такую,

            Как будто долг с него берут.

                   Смотрел, глядел час целый;

                   В затылке почесал;

            Потом с осанкой гордой, смелой

                   Презрительно сказал:

                   «Хоть счетом книг и много,

                   Но разобрать коль строго,

                   Так мало тут добра.

            Ну что? «Деяния Петра»

Да Ломоносова, Державина творенья

            И Дмитриева сочиненья,

            Жуковского, Карамзина —

                  И только ведь из русских!»

— «А сколько, батюшка, зато здесь книг французских,

Латинских, греческих?» — «Да все ведь старина!

Расина, Буало, Корнеля всяк имеет;

      По-гречески ж не всякий разумеет.

            А, правду молвить, и латынь

                                Хоть кинь!

Народ наш деловой, торговый и воинский —

            На что же нам язык латинский?..

                    Однако, так и быть,

                    Рад все у вас купить,

                    Коль сходно отдадите.

     Ну, много ли, сударыня, хотите?»

— «А сколько б дали вы?» — «Да что вас обижать?

            Извольте: дам я... двадцать пять».

— «Как? Двадцать пять рублей? За все?.. Не грех вам это?»

            — «Да рассудите: нынче лето;

                          А до зимы

            Почти ведь не торгуем мы.

   Не выручишь, ей-богу, и на лавку!»

— «Я лучше их сожгу! Как? Двадцать пять!» — «Жаль вас!

            Извольте, так и быть, вдобавку

Еще пять рубликов, и деньги сей же час!»

     — «Подите ж вон!» — «Ну, десять я прибавлю.

                    Хотите тридцать пять?

            И шкап, пожалуй, вам оставлю

Да буду, матушка, вас вечно поминать».

                    Старушка рассердилась,

                    С Гордюшкой побранилась

                    И гонит плута вон.

                    Нейдет, однако, он,

                    Торгуется, клянется,

Что покупателя другого не найдется,

                          И наконец

За сотню книги все купил у ней, подлец!

            Возрадовался мой Гордюшка,

Что им ограблена так бедная старушка.

А после на пятак взял рубль он барыша.

                    Куда ж пойдет душа