— Таким образом, сметы, исходные и подправленные, будут у меня на следующей неделе, — заканчивал Вершинин доклад о шантаже средней руки чиновника из Министерства промышленности. — Тогда-то я ему предъявлю весь комплект разом. Убежден, проволочек с согласованием поправок к концессионному проекту после этого не возникнет.

— Обожди немного, Роман Саввич, — белозубо улыбнулся Реньо. — Как у вас говорят… Кто быстро бежит, тот рискует упасть?

— Прытко бегают, так часто падают, — привычно подсказал Вершинин, чуя подвох.

— Да, премного благодарен… на это дело я заместителя тебе назначу, и на другие тоже. Для тебя особая работа есть. Такая, какую не всякому доверишь. Ты ведь из Саратова, Роман Саввич?

— Да, — Вершинин подобрался.

— Дело такое. В Саратове скоро… на следующей неделе, вероятно… введут, как они это называют, карантинное положение. Слухи вовсю гуляют. Ну и в некоторых уездах уже голод. Поставщики, пользуясь ситуацией, задерживают хлеб по контрактам прошлого года. Не отказываются от обязательств прямо, но всячески тянут время. Надеются по голодному времени по весу золота зерно продать; а ведь Франция за него уже заплатила. На тебя одна надежда, Роман Саввич. Ты умеешь к таким безответственным людишкам подход находить. Тем более, связи и знакомства у тебя там должны остаться. Задание ясно?

— Задание, — проговорил Вершинин чуть медленнее обычного, — ясно. Вполне.

Что тут неясного. Ложью, подкупом и шантажом организовать вывоз хлеба из губернии, где со дня на день разразится голод.

Саратов. Пыльный, засиженный мухами, заплеванный лузгой Саратов. Родной город Вершинин вытравливал из себя годами, словно запах отхожего места. Ни разу не вернулся туда, даже похороны родителей не посетил, только деньги высылал тетушке.

И вот теперь ему приказывают приехать в родной город и обречь тысячи человек на голодную смерть. Споро, деловито, с уверенной улыбкой организовать отправку эшелонов с зерном в солнечную Францию. Успеть до того, как дороги перекроют, оставляя людей жрать древесную кору, а после — друг друга.

Его считают человеком, который на это способен.

А может, он и сделался человеком, который на это способен?

— Вот и превосходно, — просиял Реньо. — За завтра успеешь передать дела? Скажу Эжени, чтобы отправила курьера за билетами. Сметы по контрактам возьмешь у нее же, у нас записано, кто нам сколько остался должен… Как это по-русски… долг хорош выплатой?

— Долг платежом красен.

Вершинин глянул в окно на витые купола Спаса на Крови.

А может, права простая душа Александра? Пусть будет хуже — только не как теперь.

— Да что там, пусть Эжени сама тебе документы домой отвезет, — расщедрился Реньо. — Особым сотрудникам — особые привилегии!

Вершинин рассеянно кивнул. Красотка Эжени вошла забрать пустые кофейные чашки. Улыбка ее была очаровательной, но глаза — холодными. Вершинин перевел взгляд за окно, на храм.

— Как же я рад, Роман Саввич, — Реньо лучился довольством, как объевшийся сметаны кот. — Когда за дело берешься ты, я могу быть спокоен. А теперь расскажи-ка, что по-настоящему интересного ты для меня успел выведать? Я же чую, о чем-то тебе не терпится рассказать.

— Увы, — соврал Вершинин, глядя Реньо прямо в глаза. — Я обо всем уже доложил. Нету больше новостей, господин Реньо.

Про талант Реньо к гипнозу ходили страшные слухи, однако на Романа Вершинина эти салонные фокусы не действовали никогда. Он передумал рассказывать про итог своего расследования — и не станет.

— Что же, — вздохнул Реньо. — Получается, солгало предчувствие мне. И на старуху, как у вас говорят, бывает проруха. А как поживает твоя боевая подруга Александра? Ты ведь ее навещал…

— Ничего нового, — невозмутимо ответил Вершинин. — Докладывать не о чем. Работает теперь на отдел сугубого покаяния. Номинально до сих пор значится под арестом, по существу вполне влилась в Новый порядок. Живет с полковником Щербатовым.

— Удивительное дело, — Реньо брезгливо поджал губу. — У них там что, роковая страсть?

— Да не так чтобы страсть… Они с Щербатовым давно знакомы. Оба сыты войной по горло. Вот их и прибило друг к другу, как обломки кораблекрушения…

— Поэтично, — усмехнулся Реньо. — Чрезвычайно, я бы сказал, в русском духе. И весьма опасно. Раз это не обыкновенное насилие военного времени, мадемуазель Александру следует устранить, как то ни печально. Не дело это, чтоб красный комиссар вертелся вокруг начальника ОГП.

— Устранить так устранить, — отозвался Вершинин. — Вопрос только в методах. Самоубийство или попытку к бегству изобразить не удастся. И то, и другое не в ее характере, потому неизбежно вызовет подозрения. Подкупить охрану нетрудно, только вот нет таких денег, за которые исполнитель пошел бы под красный протокол. Опять остаются только эсеры-максималисты, этих легко раскачать на очередной теракт…

— Рискованно… если вторая женщина Щербатова погибнет в теракте, не выдадим ли мы себя? Пусть эта пылкая революционерка ему совсем не так дорога, как была сестра… Скверно, если он сопоставит факты и поймет, что за гибелью его родственницы стоит «Улисс».

Вершинин многозначительно поднял брови. Смерть Веры Щербатовой была чудовищно досадной ошибкой. Сама по себе, без Михайлова, она политического веса не имела; а вот начальник ОГП вышел бы из-под контроля, если бы следствие установило причастность «Улисса» к теракту. Второй раз замести следы будет куда как сложнее, и никаких гарантий.

Иронично, Вера Щербатова прикрыла собой Александру даже из могилы.

— Досадно было бы потерять Щербатова, — протянул Реньо. — Чревато масштабной войной в России, налогоплательщики будут негодовать… Быть может, не так уж она опасна, эта революционерка? Русские женщины бывали великими террористками, конечно. Но, похоже, их эпоха канула в прошлое. Новое поколение выросло на сентиментальных дамских романах. Как бы современная девица ни строила из себя Жанну д’Арк, это до тех пор лишь, пока она не повстречает по-настоящему сильного мужчину, который ее укротит. Так что пускай мадемуазель Александра пока живет, раз устранять ее выходит рискованно. Оставим господину полковнику этот скромный утешительный приз. Продолжишь за ней приглядывать, как вернешься из Саратова.

— Всенепременно, — ответил Вершинин.

* * *

В арке возле дома понуро ждал давешний нищий.

— Подарочек… для сестрицы… — вяло завыл он.

— Вот что, — сказал ему Вершинин. — Передай сестрице… или кто там от нее… будет им подарочек. Завтра в полдень приду в Казанский собор.

Нищий подхватился и заковылял прочь. Вершинин усмехнулся.

Гори оно все в аду. Будет сестрице подарочек. Будет подарочек им всем.

А лучший подарочек выйдет самому Вершинину. Представление о финансовых возможностях хлыстов он успел составить в ходе расследования и торговаться станет насмерть. Тогда ему точно хватит на заветный лист с красной