Как прекрасно это глубокое изречение! Ведь фашистские убийцы, погубившие шесть миллионов евреев, погубили шесть миллионов миров.

У меня наготове еще несколько жемчужин, но отрыжка душит меня, и я пишу это письмо из последних сил.

Об известных мне некоторых достоинствах вашей сестры Нехамы, да упокоится с миром, я напишу в следующем письме[1085]. Я вам также опишу несколько историй, которые вам пригодятся в качестве фольклорного материала. Главное, «не в гневе наказывай меня и не в ярости карай меня»[1086].

Как говорит Шолом-Алейхем: «Скажите мне, прошу вас, кто это выдумал – женщин на свете?» [1087] Говорит мне моя Анна: «Я стараюсь смотреть сама за тобой, чтоб ты выздоровел и не попал в больницу, куда тебя хотела послать та красивая докторша-хирург, чтобы снять плохой ноготь с пальца ноги, – сама она боялась его снять (не зря Толстой ненавидел докторов). А я сказала, что ни черта они не знают, местные доктора, и сама взялась снять этот ноготь, успокаивая твои страхи. А сейчас, будучи таким больным, ты берешь и сидишь целый день, и пишешь такое длинное письмо». Неужели она не знает поговорки: «Хоть лопни, но держи фасон»?

Черт бы побрал Эйзенхауэра с Даллесом и всех поджигателей войны, а мы им назло будем жить и праздновать [1088]. Доброго праздника вам и вашей жене, и всем вашим родным и знакомым, а я и моя жена тоже поднимем бокалы за ваше здоровье[1089].

Он же

NLI. Аге. 4* 1765 3.5 18. Автограф. Текст на иврите и идише.

№ 5.9

Письмо Иегуды Гельфмана из Биробиджана Иосифу Черняку в Ташкент

29/XI [19] 58 г.

Милый, дорогой Иосиф!

Из-за моей тяжелой болезни я не могу писать сам, и это моя жена пишет вам ответ на ваше любезное, сердечное письмо от 8 ноября. Ваше большое содержательное письмо от 21 октября я не получил. Оно пропало в пути или… Как жаль! Если мое здоровье немного поправится, я напишу вам с Божьей помощью важное письмо. Мне нужно многое вам сказать. Вы спрашиваете, какие стихи Б [ялика] вы мне присылали. Вот они: «Согнулась душа моя» [1090], «Я вновь увидел вас в бессилье» и «Взглянул – и умер», всего три. Так что присылайте, бога ради, еще письма и стихи, это лучшее моральное лекарство. А также поспешите выслать журналы. Если я не доживу их почитать, то Меир Финкель их почитает.

Будьте здоровы и крепки и помолитесь за меня богу Спинозы.

Ваш лучший друг Иегуда

NLI. Аге. 4* 1765 3.5 18. Автограф. Текст на идише.

Глава 6

Запрещалась ли «Кровавая шутка» в СССР? К истории «необыкновенного романа» Шолом-Алейхема

Александр Френкель

Рождение мифа

Летом 1988 года московский еврейский журнал «Советиш геймланд» неожиданно приступил к публикации на своих страницах романа Шолом-Алейхема «Der blutiker shpas» («Кровавая шутка»). Неожиданно – поскольку с момента, когда «Шутка» впервые увидела свет, прошло уже более семи с половиной десятилетий. В журнальном резюме на русском, английском и испанском языках в нейтральном тоне пояснялось, что произведение малоизвестно широкому читателю, так как в оригинале не включалось в собрания сочинений Шолом-Алейхема, выходившие несколько раз «у нас в стране и за рубежом», а в русском переводе было опубликовано одним из московских издательств еще в 1928 году, причем в сокращенном виде. «Печатая роман в нашем журнале, мы даем возможность читателям ознакомиться с полным текстом „Кровавой шутки" без каких-либо сокращений», – говорилось в резюме[1091].

Вероятно, роман, навеянный делом Бейлиса, в редакции «Советиш геймланд» посчитали злободневным, а собственное решение напечатать его – смелым и прогрессивным шагом, полуприкрытым протестом против деятельности современных черносотенцев, вроде общества «Память», активизировавшихся в условиях горбачевской перестройки и находивших определенную поддержку в среде партийной номенклатуры. Но со стороны «смелое решение» выглядело практически рядовым тогда явлением – частью общего процесса возвращения к читателям запрещенных литературных произведений и писательских имен. Процесс этот захлестнул в конце 1980-х русские «толстые» литературные журналы, затронув отчасти и единственный в СССР журнал на идише. Так, незадолго до «Кровавой шутки» в «Советиш геймланд» появились тексты «непечатных» прежде авторов – поэма Хаим-Нахмана Бялика и рассказ Исаака Башевиса-Зингера[1092].

Вскоре в альманахе «Год за годом», приложении к «Советиш геймланд» на русском языке, перед куда более широкой аудиторией «Кровавая шутка» предстала и в переводе Давида Гликмана – том самом сокращенном переводе, выпущенном «одним из московских издательств» в далеком 1928-м[1093]. В сопроводительной статье поэта и литературоведа Хаима Бейдера основное внимание уделялось российскому политическому контексту начала XX века, делу Бейлиса, антисемитской кампании в реакционной русской печати, полемике о «кровавом навете» и прочим обстоятельствам, подтолкнувшим писателя к идее романа. Никаких утверждений, что раньше в СССР «Кровавая шутка» находилась под запретом, статья не содержала[1094].

Пару лет спустя, в самый канун распада коммунистической империи, «Кровавая шутка» в переводе Гликмана вышла параллельно в двух только что возникших коммерческих издательствах, московском и ленинградском, с укороченной статьей Бейдера в качестве послесловия. Тиражи в обоих случаях были значительными – по 100 тысяч экземпляров. Их реализация требовала усилий, и на обложку ленинградской книжки вынесли рекламную «наживку»: «Эта „кровавая шутка" оказалась настолько страшной, что роман о ней не включали ни в одно советское издание Шолом-Алейхема…» На обороте титульного листа дополнительно разъяснялось:

Сюжет, навеянный знаменитым процессом Бейлиса, реалиями «черты оседлости» и «процентной нормы», видимо, долго оставался актуальным и в советской стране. Во избежание навязчивых ассоциаций все собрания сочинений Шолом-Алейхема выходили у нас без «Кровавой шутки»[1095].

Схожий намек на былую «запретность» содержался и в аннотации к московскому изданию[1096]. Возможно, издатели даже не лукавили, а сами находились в плену расхожих воззрений того времени: если книга не перепечатывалась более полувека, то иных объяснений этому, кроме цензурного вето, быть не может.

Аналогичный «маркетинг» сопутствовал полутора десятилетиями ранее и публикации другой русской версии романа – в Израиле. Сначала фрагменты из «Кровавой шутки» в переводе Мириам и Гиты Бахрах, недавних репатрианток из СССР, печатались русскоязычными газетами – в сопровождении заявлений, что в Советском Союзе над романом «был занесен меч цензуры» и что переводчицы «предлагали включить „Кровавую шутку" в собрание сочинений Шолом-Алейхема, издававшееся в Москве, однако последовал строгий запрет – по идеологическим мотивам»[1097].