Тупик. Что бы ты не задумал, везде тебя подстерегает страх, он не дает принимать решения, не позволяет строить планы и тем более надеяться. Что бы ты не сделал, всё в пустую, всё имеет негативные последствия. И ты словно в ловушке своего собственного, придуманного только тобой страха. Ты боишься не то чтобы пошевельнуться — даже вздохнуть. Жизнь теряет вкус, яркость, цвет. Тебя поглощает уныние. И вот дойдя до самого дна, ты вдруг понимаешь, что это конец. Конец твоей пустой серой жизни. И лишь в твоих руках решение, станет ли этот конец началом чего-то нового или проглотит тебя насовсем.

Кира нашла в себе силы, откопала, достала из самого дна своей сущности и смогла найти верный путь. Новый, неизведанный, но такой правильный. Подаривший надежду, уверенность в себе, вернувший силы и веру в себя. Боевые искусства стали ее спасением, дали ей новую жизнь. Обновили, вдохнули в нее мощь, энергию и жажду жить. У нее была цель, у нее был план, и она воплощала его в жизнь упрямо, настойчиво, необратимо. С такой неотступностью, словно к ее виску наставлено дуло пистолета. Не давая себе слабину, не позволяя расслабиться.

Вот и весь рецепт. Вот и всё лекарство от уныния, безответной любви, депрессии и низкой самооценки.

Тогда помогло. Поможет ли сейчас?

Глава 54

Кира вошла в квартиру уже глубокой ночью. Стараясь не шуметь, отрыла дверь, но скрежетание ключа в замке, все равно разбудило маму. Конференция заканчивалась только послезавтра, Кира не должна была так рано вернуться.

Мама, заспанная, в смешной пижаме, которую она носила, когда папа был в командировке, вышла на порог и перепугано посмотрела на Киру.

— Господи, Кира! Ты меня до инфаркта доведешь… — мама картинно схватилась за сердце, но наконец облегченно выдохнула. — Ты почему так рано? Разве конференция уже окончилась?

— Прости, мам. — Кира сняла босоножки и поставила перед собой чемодан. Сил объясняться не было. Врать и изворачиваться не хотелось. Поэтому Кира решила просто сказать правду. — Я не была ни на какой конференции. Я ездила не за этим.

Кира подняла на маму уставшие, покрасневшие глаза, внутренне приготовившись к тысяче вопросов, возмущений и криков. Пусть так. С нее не убудет. Пусть ко всей той боли, что ворочается внутри, примешивается еще и чувство вины, услужливо внушенное мамой неблагодарной, безответственной дочери. Пусть. Пусть говорит, что нормальные люди так не поступают. Пусть скажет, что Кира — дура. Пусть даже скажет, что она ей больше не дочь.

Кира ждала, глядя на маму из-под полуопущенных век. Но мама молчала. Что она там увидела на лице дочери, неизвестно, но мама внимательно смотрела, не проронив ни звука. Может просто не проснулась? Не осознала масштаба проблемы?

А может… Люди говорят, что материнское сердце все чувствует…

— Где же ты была… — Покачала головой мама и сказала так тихо, словно сама себе.

Кира опустила глаза, не зная, ждет ли мама от нее ответа. То, что мама смотрела на нее так внимательно, с явным сопереживанием, делала ее слабой. Жалость, направленная на нее, всегда заставляла ее чувствовать жалость к себе. Всегда. Разобьешь коленку, терпишь, дуешь на нее. Но вот приходит мама, охает, обнимает, целует, и ты уже ревешь во всю.

А сейчас это уже не коленка. Разбитое сердце болит гораздо сильнее. И жалость к себе слишком опасна. Она просто проглотит Киру, стоит лишь подпустить ее к себе.

Поэтому Кира вздернула нос к верху и с вызовом взглянула на маму.

— Я ездила к одному человеку. К парню. Я использовала конференцию, как предлог. Я обманула тебя, чтобы ты не задавала лишних вопросов. — Слова звучат глухо. Кира специально говорит именно так, жестко, правдиво. В надежде на то, что мама разозлится. Она должна разозлиться. Она всегда злится, если Кира допускает ошибку или своевольничает.

Всегда, но почему-то не сейчас.

Сейчас мама подошла к Кире, отобрала чемодан из рук, поставила его в сторону. И обняв за плечи, подтолкнула дочь к спальне.

— Тебе нужно отдохнуть.

Мама подвела несопротивляющуюся Киру к кровати. Сняла с нее футболку, помогла снять джинсы. Кира легла в постель, и мама укрыла ее одеялом. Уложила ее как маленького ребенка. Кира вдруг и правда почувствовала себя ребенком.

Мама села рядом и гладила ее по голове. Она молчала. Просто нежно гладила, успокаивая. Ее лицо освещал лишь свет ночника, горящего в коридоре, и мама казалась Кире волшебной феей.

Кире хотелось попросить фею стереть ей память. Заставить ее забыть. Она готова была забыть самые счастливые минуты своей жизни, ради того, чтобы сейчас не было так больно. Она готова была ими пожертвовать.

Мамина рука вдруг перестала двигаться и исчезла с ее головы. Кира подняла глаза и увидела, что мама, задумавшись, смотрит куда-то в одну точку.

— Я не стану тебя расспрашивать… — Глухо отозвалась мама. — Не стану успокаивать. Хочу лишь, чтобы ты знала… Жаль, что мне в свое время никто этого не сказал… Если тебя кто-то отвергает, это ничего о тебе не говорит. Это не говорит о том, что ты плохая или недостойная. Это значит… или человек не твой или обстоятельства такие… — Мама тяжело вздохнула, не отводя глаз от той точки, в которой видела что-то, явно, из своего прошлого. — Просто не твоя станция… не твой поезд.

— Меня никто не отвергал, мама. Я просто… лишнего себе надумала. — Тихо отозвалась Кира. И хоть она и была до предела опустошена, все же удивилась. Мама никогда не говорила с ней… так. Мама всегда была собранной, даже жесткой. Что же скрывается за маской стабильности и уверенности в себе? — Ты была влюблена? В кого-то… До папы. — Осмелилась спросить Кира, особо не ожидая ответа. Не надеясь, что мама захочет открыться. Но мама через несколько секунд молчания, все же ответила.

— Да, была. Но это была плохая любовь. — Мама замолчала. Видимо задумавшись, погрузившись глубоко в воспоминания. Даже света ночника хватало, чтобы увидеть, как глаза ее заволокло призрачной пеленой, лицо потеряло краску, уголки губ опустились. Перед ней была совершенно незнакомая женщина. Не ее вечно собранная, строгая мама-директор. Это была просто женщина. С историей. С личной драмой. И кто знает на сколько эта драма была печальна.

Кире хотелось спросить, разве любовь бывает плохой, но она боялась вырывать маму из того мира, в который та так легко улетела. Видимо воспоминания были очень эмоциональны и слишком болезненны.

— Люди не должны быть зависимы друг от друга. Это больные отношения. Они… разрушают. — Мама