НОНА ОБНАРУЖИЛА, ЧТО бежит. Неловко, кренясь с одной стороны неровного естественного прохода на другую. Она понимала, что снова находится в сознании Чайник, но не понимала, почему Чайник шатается, как пьяная, и почему она не слышит даже шепота мыслей Чайник.

Неосвещенный проход не скрывал от глаз Чайник никаких секретов, и все же она ухитрилась зацепиться носком ботинка за выступ скалы и неуклюже упала на четвереньки. Боль в ноге Чайник была ничтожной по сравнению с тем, что оставила после себя Нона, но она все равно выругалась от потрясения:

— Клянусь кровью!

Чайник осталась стоять на четвереньках, переводя взгляд с одной растопыренной руки на другую.

Она пошевелила пальцами левой руки.

— Я это делаю! — она подняла голову. — Я. Нона, Нона, Нона. — Эхо подхватило ее голос.

Наступила тишина, слышался только звук отдаленного бега. Люди. Приближаются.

— О, черт. — Нона встала, обнаружив, что ее рост как-то сбивает с толку, хотя теперь она была одного роста с Чайник. Она пробежала по себе руками... Руки Чайник... на теле Чайник. — Где ты?

Звуки погони становились все громче, ближе. Нона еще раз погладила свое незнакомое тело и снова заставила его бежать, сосредоточившись на том, чтобы не споткнуться о «свои собственные» ноги, задача, которая почему-то стала очень утомительной. Через десять шагов она запуталась ногами в ножнах меча Чайник и снова упала.

— Помочь? — Нона снова встала на четвереньки. Ее ноги казались слишком длинными, а верхняя часть — какой-то неуравновешенной. Она заметила провал, каменную глотку, достаточно широкую, чтобы принять ее. Темное зрение Чайник не обнаружило дна, только почти вертикальную шахту, уходящую вниз.

Нона заколебалась. Раздались крики. Недалеко, подумала она, хотя эхо могло сыграть с ней злую шутку.

— Они охотятся за мной... где ты, Чайник?

Она могла спрыгнуть вниз и рискнуть оказаться в ловушке в сужающейся горловине скалы — подарок для бессветных, которые могли либо подмигнуть ей сверху, либо оставить умирать. Или медленно бежать дальше, постоянно падая, чтобы быть настигнутой и убитой в течение нескольких минут.

Есть паралич выбора, особенно когда то, что поставлено на карту, более ценно для человека, чем то, чем он владеет. Нона рисковала собственной жизнью с пугающей регулярностью и без колебаний, но, решая, как спасти Чайник, изнутри ее, она обнаружила, что не в состоянии принять решение.

— Чайник?

• • •

МИР ЧАЙНИК ПРЕВРАТИЛСЯ в боль, в белое море боли. С огромным усилием она разогнулась и заставила себя разлепить веки. Она моргнула. Мир казался совершенно чужим, цвета — странными, камень — живым огнем. Глаза тоже горели, словно их натерли перцем. Она лежала в коридоре, пол был залит кровью, а Ной-гуин — из которой, похоже, кровь и вытекла, — на расстоянии вытянутой руки. Плоть убийцы выглядела черной, ее маска из черн-кожи была темной, но с золотыми отблесками, как будто что-то блестящее плавало под ее поверхностью.

Чайник с трудом поднялась и втянула воздух через горло, которое казалось у́же соломинки. Руки были не ее. Одно запястье охватывал металлический браслет. С тела свисали лохмотья сорочки, почти не прикрывая наготу. Ребра кричали на нее.

Я в Ноне. Каким-то образом я нахожусь в Ноне, как она была во мне. Чайник поднесла руку к лицу. Я подняла ее руку. Я это сделала.

Спазм стиснул желудок, превратил в узел боли. Она скрутилась вокруг него, и горло полностью сжалось.

Чайник отчаянно вцепилась в ее шею — шею Ноны. Мгновение спустя она почувствовала что-то вроде обжигающей руки, которая сжала горло под бесполезными пальцами и каким-то образом снова открыла его.

Вставай. Сделай что-нибудь. Ты так же бесполезна, как и она. Грубый, неприятный голос, как у старого человека, не мужской и не женский.

Нона?.. Это была не Нона.

Ты умираешь. Шевелись!

Чайник судорожно вздохнула и поползла к Ной-гуин. Куртка ассасин была распахнута, обнажая противоядия и яды, которые она носила. Боль, слабость, удушье. Какой яд? Думай. Нахлынули воспоминания, которые Чайник унесла с собой в пустой разум Ноны. Она услышала голос Яблока, лекторский тон, который та приберегала для занятий. «У вас почти сотня вариантов для клинок-яда. Если, конечно, вы не хотите, чтобы он оставался действенным больше одного дня. В противном случае у вас не больше двух десятков. Если вы также хотите иметь возможность вывести из строя вашего противника до того, как бой закончится естественным образом, то у вас есть только дюжина. Но если вы хотите что-нибудь такое, чему человек не может сопротивляться, тогда у вас их еще меньше. И, наконец, если вы хотите добыть ингредиенты на месте, а не искать их почти по всему Коридору... их пять».

Пять вариантов. Боль. Удушье. Это должен быть голубой скорпион... но слабость? Глазурь бескостного? Этому можно сопротивляться... может быть, поэтому Нона все еще может двигаться?

Чайник начала открывать флаконы, как в экстазе, пробки выскакивали, содержимое проливалось. Капля не того яда на ее кожу — и станет гораздо хуже. У Серых Сестер были какие-то мысли о письменах Ной-гуин, свои теории, но Ной-гуин регулярно меняли свои шифры, и лучше умереть из-за того, что тебя подвели чувства, чем из-за ошибки в переводе.

Серые учились нюхать неизвестные соединения. Не день, два или неделю. Целый месяц Чайник тренировалась вместе с двумя другими потенциальными Сестрами Благоразумия. Месяц, в течение которого она была так близка, как никогда, к тому чтобы разлюбить и, даже, возненавидеть Яблоко. Два вдоха, один на расстоянии, другой вблизи. Потом решай и, если ты считаешь, что это безопасно... принимай. Дальний вдох давало первое и жизненно важное впечатление, шанс выжить в любой ловушке. Ной-гуин, в частности, были известны тем, что упаковывали в тюбик, помеченный тем или иным противоядием (зашифрованным), серую горчицу, которая при вдохе разъедала легкие.