– Наверное, снег. – Жильбер торопливо соскочил наземь и ухватил Дракко под уздцы. Жеребец оскалился. Не сожми Эпинэ золотистые бока, услужливому дураку за проявленную вольность досталось бы.

– Не нужно его трогать. – На землю Робер спрыгнул довольно уверенно. Зеленая муть облепила сапоги, заколыхалась, запахла мертвыми лилиями и исчезла. Камни стали камнями, а неподвижный воздух вновь пропитался печным дымом, только пустота никуда не делась. Словно из души что-то выпало, как выпадает камень из кольца.

– Вам не следовало приезжать.

Дэвид Рокслей. Бледный, аж серый, и глаза провалились.

– Это вам не следовало приезжать. – С чего он вообразил, что, когда перестанут стучать копыта, голова пройдет? – Мевен бы справился.

– Я устал сидеть в склепе. – Дэвид с ненавистью дернул графскую цепь. – Хотя пора привыкать.

– До меня тоже не сразу дошло, что я герцог, – Эпинэ взял Рокслея под руку. – Нас с вами к титулу не готовили, но куда теперь деваться?

– Я не о титуле. – Рот графа по-стариковски кривился. – Просто я следующий… Дядюшка Генри с Джеймсом уже в Закате, остался я. Знали б вы, как это мерзко, ждать и не знать, когда и откуда.

– Это меня ударили по голове, а не вас, – попытался нагрубить Робер. – А что вам в самом деле нужно, так это кружка касеры и десять часов сна.

– Не хочу умереть во сне, – плечи Дэвида странно дернулись. – Как угодно, только не во сне!

– Закатные твари, нашли, о чем говорить, – поморщился Робер. – Ну почему, скажите на милость, вы должны умереть?

– Потому что это расплата. Предатели всегда плохо кончают, особенно на Изломе. На Рамиро нашелся Окделл, на дядюшку Генри – Давенпорт.

– Ну, – напомнил Иноходец, – Рамиро Второго никто не тронул.

– А он не предавал, – мертвым голосом сказал Дэвид. – Как присягнул отчиму и брату, так им и служил, а мы с Джеймсом всё знали, так что весны мне не видать…

– Прекрати! – От растерянности Эпинэ крикнул громче, чем следовало, стоящие у окна бездельники удивленно обернулись. – Пойдем отсюда, и кончай молоть чепуху.

– Как скажете. – Дэвид равнодушно кивнул. – Слышали про Удо?

– Карваль рассказал. – И не только Карваль, но с Дэвида смертей хватит. – Никогда бы не подумал.

– Глупо все вышло… Зато теперь он свободен. Добрый день, сударь.

– Вы уже встали, герцог? – Какой же у Кракла бабий голос. Сам высокий, жилистый, а пищит, как маркитантка. – Зря, вам следовало отдохнуть.

– Дела не ждут, – отрезал Эпинэ, обходя косого графа с фланга. – Я должен видеть его величество.

3

Письменный стол был воистину королевским. Эдакая ореховая, изукрашенная резьбой и бронзовыми накладками махина. Еще летом за ним сидел Фердинанд Оллар, обмакивал перо в чернильницу-колодец, подписывал указы и манифесты. Стол не тронули, уцелела и чернильница, а человека наверняка скоро убьют.

Матильда провела рукой по светлому дереву и попробовала открыть колодец: куда там, крышка словно прилипла. Ее высочество с трудом приподняла тяжелую штуковину, внутри булькнуло: чернильница была полна, но сдаваться не собиралась. Принцесса подперла подбородок кулаком и уставилась на упрямую вещицу: мастер, судя по всему, агариец, изобразил деревенский крытый колодец на нефритовой подставке. Возле сруба лежала колода, из нее пили гуси, на них тявкал лопоухий щенок. Матильда ощупала фигурки в поисках пружины – без толку, от гусей ничего не зависело, от собачонки тоже. Принцесса зачем-то развернула игрушку так, чтоб главный гусь заслонил пса, и обнаружила за колодой лягушонка. Маленького, с булавочную головку. Алатка тронула паршивца пальцем, и крышка с похожим на кваканье звуком отскочила.

Чернильница была полна, и чернила были ярко-синими.

Влажно блеснувший глаз заставил вздрогнуть и отшатнуться. Женщина замотала головой, прогоняя то, что не прогоняется.

– Гица, долго еще? – напомнил не столько о деле, сколько о себе Лаци. – Темнеет уже.

– Сейчас.

В самом деле, сколько можно пялиться в синеву? Это ничего не изменит. Удо уже умер, они с Дугласом тоже бы сдохли, если б не добрый внук. Впору прослезиться от умиления! Матильда не прослезилась, а торопливо ткнула пером в холодный блестящий глаз, полетели брызги. Чернила были обычными, черными, смертная синь плескалась у нее в голове.

– Тварь закатная! – крикнула принцесса розовой пастушке над камином, та глупо улыбнулась. Матильда отпихнула золоченый подсвечник и выдернула из бювара с оленятами белый лист: пора было кончать. С письмами, имбирной одурью, ложью, бессилием.

«Я не получала твоего письма, а ты – моего. Ты благодарил меня за беспокойство, я справлялась о твоем здоровье. Храни тебя хоть Создатель, хоть Леворукий, только живи.

Матильда»

Записка вышла короткой и при всем своем вранье правдивой до последней строчки. Добавить было нечего, разве что назвать Роберу убийцу Удо, только этого она не могла. Альдо – подлец, но пусть с ним рядом останется хоть кто-то. Иноходец друга не предаст, а вот друг о бабкином письме спросит. Нужна вторая записка, та, которую можно показать.

«Милый Робер, я счастлива, что ты пришел в себя. Буду рада видеть тебя в Тарнике, но не раньше, чем лекари…»

Нет, такое она никогда не напишет, разве что какому-нибудь Хогберду.

«Мой дорогой Эпинэ, благодарю тебя за чудесную записку…»

«Сударь, вы были так милы…»

К Змею! Надо забыть о синей смерти и написать так, словно все в порядке. Улик внук не оставил, а ночной кошмар и лживый взгляд – не доводы.

«Твою кавалерию, сколько можно валяться?! А ну поднимайся и живо ко мне, в Тарнику, касеру пить, лентяй эдакий. Мне везут дайтского щенка, кобеля, как раз с именем поможешь.

Жду. М».

Два письма были готовы, и Матильда взялась за третье. Оно вышло подлиннее.

«Ваше Высокопреосвященство, я обращаюсь к Вам не как к лицу духовному, а как к другу моего друга. Мы больше не увидимся, и я не стану сообщать Вам, куда направляюсь. Вы все поймете сами, но я не найду себе покоя, зная, где и с кем оставляю дорогих мне людей. Герцог Эпинэ слишком благороден, чтобы уцелеть, а Ричард Окделл доверчив и неопытен. Я прошу Вас о них позаботиться.

Матильда Алати».

Они больше не встретятся, незачем. Эпинэ останется с сюзереном, а она будет спаивать крыса и надеяться на Левия. Знал бы Робер, кем он был для нее на самом деле, был и останется, несмотря на всех доезжачих и кардиналов… И всего-то одна ночь, а не забыть!

«P.S. Моя последняя просьба касается моего внука. Я посылаю Вам алую ройю. Пусть орден Славы примет ее как вклад за спасение души Альдо Ракана. Это все, чем я могу ему помочь».

Чернильница закрылась без вывертов, звонко и весело щелкнув крышкой. Красивая игрушка на красивом столе. Цветочные гирлянды, улыбающиеся лица, пчелки, бабочки, оленята… Тот, кто заказал краснодеревщикам все это великолепие, кусаться и царапаться не любил и не умел, за что и поплатился. Хотела бы она, чтоб Альдо вырос травоядным? Чего