Представив себе этого «ведущего», улыбнулся.

— Пусть дадут боги тебе еду и здоровое потомство! — прервали мою улыбку словами приветствия.

В метрах семи от меня стоял Шарир. Тот самый верховный жрец племени Рысей. Мои охранники не дали ему подойти близко. Да! И такие появились после моего выступления на собрании. И я не был против, чтобы возле меня всегда была одна из звезд воинов-охотников общины Вара. Они и воды принесут и что надо мне, вполне сделают. Хотя, я, скорее всего, стану рабовладельцем, но это решится под вечер, может, завтра. Пока не упокоены погибшие люди, их рабы не могут достаться другим.

— С чем пришел, Шарир? — строго спросил я, предполагая, что сейчас может начаться борьба за «пальму жречества».

— Никей сказал с тобой поговорить, — сказал Шарир, насупился, скорчил мину так, как будто пытается поднять невозможно большой груз и тихо произнес. — Верховный жрец.

Я не смог сдержать улыбки, глядя, как от сказанного Шарир морщится. Добавляло настроения еще и то, что некоторые мои же проблемы решаются чужими руками, того же Никея. Становилось понятным, почему всерьез не всплыла проблема предательства со стороны жреца. Шарира сломали и решили использовать. Нужно держать ухо остро с такими продуманными аборигенами, которые могут ради дела на многое закрывать глаза.

Я уже понимал, что статус жреца — это почти депутатская неприкосновенность в моем мире. Сколько бы депутат ни нагадил стране, он неподсудный. Не думал, что подобные правила в этом времени вообще возможны. Однако, если рассудить по чести и разумению, то на деле выходит, что без жреца племени нельзя оставаться.

В общине Вара абсолютное большинство сожительств мужчин и женщин считается незаконным, так как не было проведено обряда специальным на то человеком. Убери сейчас Шарира, и получится так, что в племени Рысей начнется повальное грехопадение, люди будут боятся гнева богов и принимать даже небольшие неудачи, как кара от богов.

Но синяк под глазом у моего коллеги явно свидетельствовал о том, что его беседа с Никеем прошла в «дружеской» атмосфере. Это воин так по дружбе чуть не выбил глаз жрецу.

— Ты признаешь мое верховенство? — спросил я у Шарира, смотря прямо в его глаза.

Я сидел на небольшом холме, на котором уже начала пробиваться трава. А вокруг расположились молодые березки. И вот такую идиллию нарушает этот молчащий конкурент. Шарир, действительно, долго молчал, оттого неожиданным был его четкий и уверенный ответ.

— Да, верховный жрец, я готов слушать тебя и выполнить волю твою. Я жрец Рабраха, и знаю, что у тебя есть другой бог. Расскажи мне о нем! — сказал Шарир, и в его глазах даже промелькнул интерес.

Я кратко поведал некоторые из постулатов, догм, которые собрался культивировать. У меня у самого еще окончательно не выстроилась система религиозных убеждений, последовательность обрядов, праздников и многое другое, что является скрепами для любой религии. Но ясно одно, что существует единый Бог, он всемогущий, стоит над всеми иными божками, впрочем, не отменяет их наличие.

Уверен, что нельзя начинать борьбу с разного рода идолопоклонничеством. Даже при явлении народу многих чудес и божественных даров поменять сиюминутно мировоззрение народа будет невозможно. Такую ношу я не потяну. Поэтому придется мириться хоть с богом Рабрахом, хоть бы и с Перкусом.

— Будь моим епископом, Шарир! Это тот, кто в разных селениях будет жрецом, — я протянул руку бывшему верховному жрецу Рысей.

Отнюдь не желал я рукопожатия. Я подавал руку для того, чтобы он ее поцеловал, а я, благословив, перекрестил бы своего подчиненного. Так и произошло после недолгой заминки и того, что я резко подсунул руку к губам Шарира. До моего попадания у местных было как-то туго с поцелуями, хоть руки, хоть губ, хоть жо… Впрочем, в такие места целовать меня не стоит.

— Оставайся здесь и сверши все обряды, а после, когда луна станет убывать, ты прибудешь ко мне и там я расскажу тебе все, что нужно знать! — сказал я, встал, и не обращая больше внимания на жреца, пошел к реке. Моя охрана последовала за мной.

Не знаю, где здесь кормят и чем, но есть хотелось уже изрядно, так что распечатаю-ка я два солдатских ИРП. Одному есть не получится, угощу и охранников. Пусть проникнутся моей добротой, может случится, что такие вложения принесут дивиденды.

— Сучара, сходи и узнай, где я буду спать! — сказал я, указывая на одного из охранников.

— Меня зовут Сычака, — поправил меня воин.

— А меня Глеб, а не Хлеб! Так что Сучара, иди и узнай! — сказал я, разрывая упаковку с галетами.

С ИРП не повезло. Там находился «музыкальный» гороховый суп. Впрочем, не повезло тем, кто будет со мной рядом спать, если таковые будут. Я мог бы переночевать и на катере, благо теплый спальный мешок имелся, но хочется прочувствовать местный колорит, пожить хоть одну ночь в тех условиях, в которых здесь обитают люди. Может, стану лучше их понимать, сучар этих.

А вечером, когда солнце уже зашло за горизонт, я с Шариром поджигал погребальные костры. Все люди селения, как воины, так и обыватели, стояли с разными орудиями труда. Души умерших воинов уносились вместе с искорками огня в полном безмолвии. Никто не плакал, не радовался, не произносил ни звука. Когда костры догорали, люди стали собирать кальцинированные кости в кучки и относить их в сторону. Далеко не всегда рядом с пеплом погибших укладывались разные предметы, ранее принадлежавшие умершим. Боевые топоры положили лишь двум воинам, нескольким сожженным оставили их медные колечки. А также ставили небольшие глиняные горшки, лишь чуть наполненные приготовленной едой.

Когда все кучки костей были разложены неподалеку друг от друга, люди принялись за работу. При помощи деревянных лопат, каменных мотыг или даже ножей и палок, над человеческим пеплом сооружали небольшие курганы. Это после, пока будут живы те, кто знал погибших, каждый год курганы будут увеличиваться в размерах. Придут люди и подсыплют сверху, поминая погибших.

А ближе к полуночи состоялась казнь Морвага и некоторых его уцелевших сообщников. Когда вырезанное сердце главного предателя было выброшено Рыкеем в горящий неподалеку костер, толпа ахнула. Людей не испугала сама ужасная казнь, а то, что по поверьям аборигенов, душа Морвага сожжена и уже никогда не