он знал, где находится, но никогда сюда не отправился бы на прогулку.

Ясная улица, Утренняя, Весенняя, Жемчужная… Почему именно эти унылые улицы надо было так назвать?

На Солнечной блестели под морозным солнцем трамвайные рельсы. Ханнес пошел рядом с ними, надеясь, что скоро покажется и остановка. Вскоре он вдалеке увидел ее белые таблички. На остановке не было ни одного человека — ни в одну, ни в другую сторону.

Неожиданно справа вырос и лениво обогнал Ханнеса почти пустой вагон с цифрой 4 на заднем окне. "Четверка", как раз тот трамвай, на котором ездил он с родителями. Вагон остановился под белой табличкой и, немного отдохнув, побежал дальше. Никто из него не вышел.

Когда Ханнес добрался до остановки, то почувствовал, что устал. Он посмотрел на ее название — "улица Спокойная". Кроме четвертого, тут ходили еще третий и шестнадцатый маршруты.

Шатаясь, подъехал другой трамвай. Это был шестнадцатый. Несмотря на то, что он не доезжал две остановки до нужной Ханнесу, захотелось сесть в него и отправиться хоть на край света. Ханнес подошел вагону. Двери расхлопнулись. За ними стояла, придерживая сумку на груди, кондуктор. Она не отрывала глаз от Ханнеса, и по ее взгляду тот понял, что в вагон ему подняться не удастся.

Когда трамвай увез кондукторшу, Ханнес даже вздохнул с облегчением. Он приготовился уже идти пешком, как вдруг со всех сторон из проходных заводов хлынули рабочие. Остановка быстро заполнилась ими. Утонувший в этой усталой толпе, Ханнес даже не увидел номер нового трамвая. Толпа дружно ринулась в распахнувшиеся двери вагонов и буквально внесла туда мальчика.

Трамвай набился так, что Ханнес не мог пошевелиться. Лицо уперлось в чью-то спину в облезлой дерматиновой куртке. К плечу больно прижался чей-то локоть. От запаха пота резало глаза, дышать было невозможно. Когда на остановках в вагон врывался свежий воздух, Ханнес жадно глотал доходившие до него остатки.

— Подскажите: какой это номер? — спросил он пытавшегося протиснуться мимо к выходу рабочего.

— Тройка, — ответил рабочий, взглянув на мальчика так, будто тот был здесь лишним.

Ханнес посчитал, сколько проехал остановок. Через одну ему выходить. Вот как это сделать — Ханнес не понимал. Людей в вагоне меньше не становилось.

Он уже смирился с тем, что поедет дальше, но, едва открылись двери, поток, занесший Ханнеса в трамвай, оттуда его и вынес.

"Только не упасть", — успел подумать Ханнес, послушно толпе перебирая ногами.

Перейдя с платформы на тротуар, он оглянулся на задержавшийся на остановке трамвай. Оба вагона опустели сразу наполовину. Ханнес заметил, что сидений в них не было. Вдруг у второго вагона дверь кабины водителя отодвинулась. Оттуда вышла кондуктор. Поправив сумку, она начала проверять билеты у оставшихся пассажиров.

Дождавшись, пока нехотя тронувшийся с остановки трамвай станет меньше спичечной головки, Ханнес направился домой.

Мысль о том, что люди так ездят на работу и обратно каждый день, не давала ему покоя.

***

Фина уже была дома, когда Ханнес вернулся. Услышав, как открывается дверь, она подошла к ней, ожидая, что там будут муж с сыном. Увидев лишь Ханнеса, Фина удивилась.

— Где отец?

— На работе, — удивился вопросу Ханнес.

От матери не ускользнули покрасневшие от холода руки сына. Она помогла ему снять куртку.

— Замерз? — теплые ладони Фины обожгли щеки Ханнеса.

— Немного.

— Я была уверена, что ты с отцом. Подумала еще: хорошо будет, если вы куда-нибудь поедете.

Ханнес устало выдохнул.

— Если честно, я бы уехал отсюда насовсем.

— Так давай я посажу тебя в грузовик, и ты уедешь на нем далеко-далеко, — спешно предложила Фина.

— Нет, — отрезал Ханнес. — Я отцу уже говорил. Мне ваши жизни не нужны.

Фина не стала спорить. Она прекрасно понимала, что путешествие Ханнеса закончится с первым же встреченным нацполом.

Налив сыну горячего чая, Фина положила перед ним на стол плитку шоколада. Глаза Ханнеса загорелись.

— Настоящий?

Фина кивнула.

Сын осторожно, чтобы не порвать, раскрыл обертку. Разломав плитку на полоски, он подвинул ее к матери.

— Нет. Это тебе, — улыбнулась Фина.

— Я так не хочу, — Ханнес знал, как мама любит сладкое.

Ладонь Фины легла на клеенку рядом с рукой сына.

— Очень хочется сделать для тебя что-то важное, — Фина подбирала слова, чтобы Ханнес понял. — Просто… Если б ты знал, каково оно: когда ты хочешь сделать многое, чувствуешь, что у тебя есть силы совершить это, но знаешь, что, на самом деле, не можешь ничего.

Ханнес опустил глаза на чашку.

— Ну, хорошо, — через силу согласился он.

Не поднимая взгляда, сын взял полоску плитки. Держа кончиками пальцев, он откусил ее край и стал медленно жевать.

Фине было неловко перед сыном. Она поднялась, чтобы выйти с кухни.

— Мам, ты куда? — остановил ее Ханнес.

Пальцы сына положили на стол недоеденную полоску.

— Да я… — начала Фина, но ничего не смогла придумать.

Она вернулась на табурет, взяла руку сына и поцеловала вымазанные шоколадом пальцы.

Съев еще одну полоску, довольный Ханнес сложил остальное в блюдце. Вымыл руки, убрал блюдце с шоколадом в холодильник.

— Это потом.

Обняв мать, сын сказал ей "спасибо" и пошел к себе.

Фина посмотрела на разглаженную на столе обертку от шоколада. На красном фоне золотыми буквами было написано "Победа". Сдвинув ладонью обертку со стола, Фина смяла ее в кулаке. Опомнившись, она отделила от бумаги фольгу и накрыла ею шоколад в холодильнике. Бросив бумажную обертку в мусор, Фина наскоро помыла чашки, после чего отправилась к сыну.

Дверь в комнату Ханнеса оказалась закрыта. От неожиданности Фина постучала в нее. Ханнес лежал на диване, смотря в потолок. Фина впервые видела, чтобы сын ничем не был занят.

— О чем ты думаешь, сынок?

Приподнявшись, Ханнес сел спиной к стене. Брови его по-взрослому сдвинулись, лицо стало серьезным.

— Я много думал про себя. Про то, что со мной стало бы. Я был бы, как вы, — всю жизнь работал, не поднимая головы. Появилась бы семья, дети, и вся моя радость была бы в них. Как у вас. А для себя — для себя уже ничего… Мне так не нужно.

— За эти месяцы ты стал старше нас, — поняла Фина.

Ханнес вздохнул. Слова давались ему с трудом.

— Я не прожил того, что вы. Но я видел море. Я летел в небе. Меня любишь ты и папа. Мне этого довольно. Мне не страшно. И вас оставлять не страшно — вы ведь вместе.

— Ты это говоришь, чтобы нам не так было больно? — с сожалением спросила Фина.

— Нет. Я просто понимаю, что для остальных я хуже всех.