Итак, в те последние дни лета 1353 г. у генуэзцев были все причины горевать. Столь же отчаянно они принялись искать выход из положения – и тот нашелся еще до конца сентября. Из трех зол, которые им угрожали, – Венеции, Милана и голодной смерти – они выбрали наименьшее. Генуя обратилась к архиепископу Миланскому, предложив добровольно сдаться в обмен на помощь и поддержку в дальнейшей войне с Венецией. При этом она выдвинула лишь два условия: город сохранит свои прежние законы, а на знаменах его боевых кораблей останется красный крест его покровителя, святого Георгия, хотя под ним будут изображать змею Висконти.

Венецианцы, разумеется, пришли в ярость. Однако возмущению сопутствовал страх. У них отняли радость победы в последний момент, когда они уже решили, что заклятого врага удалось сокрушить раз и навсегда. Мало того, Милан, который и так уже внушал беспокойство, распространил свое влияние еще шире. Поскольку Венеция к этому времени стала материковой державой и от владений Милана ее отделяла лишь Падуя во главе с вассальной династией Каррара, столкновение с Висконти назревало уже давно: это был лишь вопрос времени. Правда, до тех пор казалось, что причиной открытой войны станет не Генуя, а какой-то из ломбардских городов, но, по существу, это не меняло дела. Венеция поспешно организовала союз, в который вошли материковые города, тоже опасавшиеся Милана, – Монферрат и Феррара, Верона, Падуя, Мантуя и Фаэнца, и даже уговорила Карла IV Богемского, без пяти минут императора Священной Римской империи, стать его номинальным главой. Все это удалось сделать очень быстро и, по свидетельству Лоренцо де Моначи, «ценой почти невероятных расходов». Но и Висконти не чурался подкупа, так что союз потерял нескольких участников, даже не обменявшись с противником ни единым ударом, а Карл стал богаче на 100 тысяч венецианских дукатов.

Однако архиепископ Джованни не торопился развязать войну. Напротив, он предложил Венеции решить дело миром и отправил посла – человека, который уже тогда славился как величайший после Данте поэт и дипломат своего времени, – Франческо Петрарку. Еще тремя годами ранее Петрарка писал дожу Дандоло – своему другу и единомышленнику-гуманисту, – умоляя заключить мир с Генуей во имя единства Италии. Теперь он повторил свой призыв еще раз, обратившись уже не только к дожу, но и к жителям Венеции. Со всем красноречием, на какое он был способен, Петрарка заклинал венецианцев протянуть его повелителю руку дружбы и принять благоприятнейшие условия, которые тот предлагал. Но, как он сам признал позднее, поездка оказалась напрасной:

Я бросил немало слов на ветер; я отправлялся в путь, будучи исполнен надежд, а вернулся в скорби, стыде и страхе… Никакие мои слова, ни даже слова самого Цицерона не смогли бы достичь этих упрямо затыкаемых ушей и отворить сии строптивые сердца[168].

Действительно, Петрарка произвел на венецианцев не большее впечатление, чем Данте, посетивший их тридцатью тремя годами ранее. Они уже справились с первым потрясением от союза Генуи и Висконти и вновь обрели привычную самоуверенность и отвагу, поскольку непосредственная угроза нападения с материка, на первый взгляд, миновала. Они рассудили так: если архиепископ просит о мире, значит, он не готов к войне. Сами же они были сильны, как никогда, – по крайней мере, на море. И, что бы там себе ни думал Висконти, венецианцы твердо вознамерились закрепить свою победу у Альгеро и, не откладывая дело в долгий ящик, нанести сопернику новый удар, на сей раз, возможно, решающий. Их не интересовали цветистые речи в дожеской палате для аудиенций; все их внимание было приковано к докам Арсенала.

Они были правы, потому что Генуя уже возобновила военные действия. В начале 1354 г. она отправила эскадру легких судов в Адриатику, где та напала на острова Лесина и Курцола[169] у побережья Далмации и нанесла им большой урон. Когда вести об этом достигли лагуны, венецианцы отрядили собственную эскадру для охраны пролива Отранто между «каблуком» Апулии и Корфу. В то же время 14 тяжелых галер под началом Николо Пизани отправились в погоню за налетчиками. Так и не сумев их настигнуть, Пизани повернул к Сардинии, где арагонцы все еще осаждали Альгеро. Это стало роковой ошибкой. Паганино Дориа, снова командовавший генуэзским флотом (или, вернее, тем, что от него осталось), не упустил свой шанс. Убедившись, что противник занят далеко на западе, он устремился к входу в Адриатическое море и незаметно проскользнул мимо венецианских застав. Не отвлекаясь на всякие мелочи, наподобие прибрежных островов, он вошел прямиком в залив и захватил Паренцо на побережье Истрии, всего в каких-то ста километрах от самой Венеции.

Угроза была нешуточной, но венецианцы не потеряли головы. Правительство республики назначило генерал-капитана, уполномоченного принять для защиты города все меры, какие он сочтет необходимыми. Под его начало поставили еще двенадцать аристократов, каждому из которых, в свой черед, подчинялось еще триста человек. Затем началась общая мобилизация и был введен особый налог, а несколько обеспеченных горожан оснастили и вооружили дополнительные галеры на собственные средства. Наконец, построили огромное заграждение из бревен и железных цепей, перекрывшее порт Лидо от церкви Сан-Николо до крепости Святого Андрея.

Возможно, известий обо всех этих мерах, в особенности о последней, хватило, чтобы Паганино отказался от попыток продвинуться дальше. Но более вероятно, что он и не собирался развивать успех. Скорее всего, он хотел лишь показать всему миру, что Генуя по-прежнему сильна не только на суше, но и на море и не боится никого – даже самой Венеции. Если так, то ему все удалось. Дориа снова повел корабли в Адриатику и, едва выйдя в открытое море, взял курс на Эгейские острова. До этого момента венецианцы, насколько нам известно, не пытались преследовать или перехватить его. Но ныне Николо Пизани, вернувшийся от берегов Сардинии, рассудил, что рано или поздно Паганино будет вынужден зайти на Хиос, в генуэзскую колонию, чтобы пополнить запасы. Он выступил в том же направлении и через несколько недель добрался до Хиоса, но Дориа опередил его и засел в гавани, дожидаясь подкрепления: из Генуи ему на помощь отправили еще дюжину галер. Стоял октябрь, дело шло к зиме, и ждать, пока противник соберется выйти в море, уже не имело смысла. Пизано, изо всех сил стараясь не подать виду, как его это расстроило, отступил на зимовку к Портолонго – селению на юго-западной оконечности Пелопоннеса, напротив острова Сапиенца.

Между тем