– А как думаешь, кто кого создает? Бог Адама или Адам Бога?

– Бог сверху, – усмехаюсь я, – значит, он и создает.

– Баба тоже сверху бывает, – иронично режет правду-матку папа Том, – но из этого не следует, что рожать мужику.

Грубый юмор действует на меня странным образом. Я еще раз вглядываюсь в картину и вдруг вижу ее истинный смысл. Непонятно, кто кого создает. Может, Господь и баба с сиськами у него под боком – духовно-эротическая фантазия Адама? А что? Хорошо поохотился, набил брюхо, прилег отдохнуть на солнышке. Разморило парнишку, и привиделось ему, что жизнь – это нечто большее, чем вечная гонка за убегающей дичью. Что есть в ней и любовь, и нежность, и женщина с мягкой грудью, и смысл, и седой, всепонимающий Отец-создатель, и свет далеких звезд, и ангелы… А с другой стороны, может, все наоборот – свет, любовь, нежность, Отец, утомившись за вечность быть ни для кого, исторгли из своих глубин этого задумчивого человечка, и смотрят теперь на него с надеждой, и тянут к нему руку. Но они все сомневаются, они не знают точно, кто кого создает, и делают усилие, и тянут, тянут, вечно тянут друг к другу руки. И создают друг друга. И именно так, этим движением и усилием, постоянно, каждую секунду творится наша вселенная.

…Я плачу, плачу так, как никогда не плакал. Слезы орошают мое огрубевшее лицо, делая его снова живым и нежным. Только сейчас я понял, насколько сухо жил. Горячий растрескавшийся камень под нещадным солнцем жизни. Да и все мы, по большому счету, такие камни – раскаленные, нервные, неплодоносные…

– Да, Айван, все так, – говорит, любуясь моими слезами, римский папа Иоанн Павел Третий, – плачь и радуйся, сын мой, ибо ты постиг великую тайну великого обмана. Обман этот чудовищен и подл, но это он создает наш мир и нас самих. Без него мы просто хищные животные, с ним мы дети Господни, и все нам подвластно. Плачь, сын мой, это очень грустная истина, но это единственная на свете истина, которая дает надежду. Плачь, а я просто полежу рядом, я свое уже отплакал.

Я плачу, папа Том лежит рядом, а над нами тянутся друг к другу руки Господа и первого на Земле человека. Тянутся и никак не могут дотянуться…

* * *

Не предполагал, что под Храмом Гроба Господня есть бункер. Когда нас туда привели, от удивления я едва не поперхнулся и спросил, зачем он нужен.

– Для защиты, – ответил огромный бородатый грек в рясе православного монаха. – Нечисти много развелось в последнее время. Террористы, сумасшедшие, а здесь у нас полно святынь, и чуть что – мы их сразу сюда. Двери крепкие, закрываются автоматически. Комната выдерживает температуру три тысячи градусов в течение пяти часов.

“То есть на Господню защиту вы уже не надеетесь…” – чуть было не сказал я, но вовремя сдержался. Зачем обижать людей, зачем разрушать их веру? И так уже многим разрушил, и вот что из этого получилось… Бункер мы используем как гримерку: две монашки слой за слоем второй час накладывают на наши лица разные кремы и пудры. Во время работы они негромко переговариваются, обсуждая, как лучше нас оштукатурить. Одна настаивает на сдержанности и мягкости черт будущих мучеников: мол, так для иконописцев сподручнее; другая, наоборот, утверждает, что из нас нужно чуть ли не группу Kiss делать – только так, мол, можно пронять погрязшее в грехе человечество. В результате сходятся на компромиссе: Иоанн Павел Третий ближе к иконе, а я, как бывший Князь тьмы, в образе а-ля Kiss, лишь глаза мягкие и добрые для контраста. Папа Том внимания на их болтовню не обращает, усиленно учит свой текст, периодически пролистывая лежащий перед ним планшет. Я тоже решаю не возражать, Kiss так Kiss, добрые так добрые… Чтобы скоротать время, внимательно рассматриваю экипировку спецназовцев, сторожащих вход в бункер изнутри. Там есть на что посмотреть – их зелено-черная форма-скафандр мигает разноцветными огоньками, вызывая странное ощущение близости Нового года. Полный сюр… Внезапно мне приходит в голову мысль, что это и есть мой Гефсиманский сад и что никаким другим он быть нынче не может. А значит, каноны велят мне немедля сотворить молитву, нечто вроде “Отче, если только можешь, пронеси эту чашу мимо меня…” Но, вот незадача, не хочется мне об этом просить. Напротив, хочется поскорее выпить чашу залпом. Пора уже это все заканчивать…

Странная жизнь у меня получилась – оглядываюсь назад и не могу поверить. Как я, обычный парень из небогатой интеллигентной семьи, мог оказаться здесь, в бункере под Храмом Гроба Господня? И всего через несколько часов мне предстоит повторить подвиг Иисуса… И вполне может быть, что следующие пару тысячелетий мне будут молиться, воздвигнут в честь меня храмы, на шеях меня, распятого, таскать станут. Все так просто и вместе с тем сложно. Одно цепляется за другое, а в результате… Случайно вышло, я это точно знаю. Обычный парень, повезло просто. Или не повезло… Хотел денег, потом хотел славы, а получив то и другое, захотел смысла. Пирамида Маслоу, будь она неладна… Все потерял, страдал, раскаялся, многое понял, еще больше прочувствовал, встретил папу Тома и поверил ему. И в итоге меня гримируют сейчас в бункере под Храмом Гроба Господня, где я участвую в чудовищном обмане, искупая свою прошлую чудовищную честность. Такая вот история… Есть огромное искушение списать все на Божий промысел, но я не стану. Спокойно и сознательно, не веря, как и большинство моих современников, ни в бога, ни в черта, ни во что-то там наверху, я взойду на крест. Взойду за обман, но взойду честным человеком. Об этом никто не узнает. Плевать. Я знаю, и этого достаточно.

Интересно… а может, и Христос так же? Вполне, вполне… Он же очень здравый был мужчина. И честный к тому же… торговцев из храма изгонял, потому что честный. “Не человек для субботы, а суббота для человека” говорил, потому что честный. Это вообще, если перевести на современный язык, то же самое, что я сказал. Вроде как человек для человека, и не нужно ему никаких богов и морали. Но и обманывал, ох как обманывал, одно грандиозное шоу с исчезновением и появлением на небесах чего стоит. Значит, все правильно. Значит, только так и можно. А вдруг не так? Вдруг Господь действительно существует? И смерть Христос принял за грехи человеческие без обмана… Тогда то, что мы делаем с папой Томом, чудовищно! Ведь честный Иисус был, точно честный, торговцев вон из храма изгонял… Господи, помоги, вразуми, дай силы разобраться! Или пронеси, пронеси, пожалуйста, чашу эту мимо меня. Пусть другие разбираются. Кто я такой, в конце концов…

О, вот и случилась у меня своя Гефсиманская молитва! Все предначертано, и все по канонам. Сомнение – это же так естественно, так по-человечески… Увлекшись размышлениями, я и не заметил, что нас наконец загримировали. Куда-то подевались говорливые монашки, и в бункере остались только мы с папой Томом, не считая, конечно, нескольких спецназовцев-андроидов, охраняющих вход. Впрочем, нет, в дальнем углу сидит еще неизвестно откуда взявшийся блеклый человек в белом халате. Перед ним на маленьком столике – два стакана с водой. Он сыплет в них невесомые белые порошки, а потом тщательно размешивает смесь ложечкой. Когда осадок в стаканах исчезает, он ставит их перед нами и молча удаляется.

– Что это? – спрашиваю я у папы Тома.