Шрифт:
Закладка:
Так что же, советский народ был способен обойтись и без Стрельцова? Как посмотреть. Вот шёл же в Ленинграде у Товстоногова спектакль «Идиот». И без появления И. М. Смоктуновского зрители оставались довольны. Однако с Иннокентием Михайловичем — выходило что-то невообразимое. Ну так и советское первенство к 65-му обретёт своего Смоктуновского.
До чего при данной ситуации придётся ещё двигаться и двигаться. Потому что в «Волгу», где сердечно примут Эдуарда после освобождения, нам бросаться ещё рановато. Время вернуться к ЗИЛу.
Несомненно, завод в 1958 году не сделал всего необходимого. Да, было в распоряжении защиты письмо заслуженных автозаводцев. Но непосредственное руководство предприятия союзного значения основательно запугали. Как и чем — не столь важно. Серьёзнее иное. Чтобы вернуть Стрельцова, необходим был кто-то из начальников следующего поколения.
Родившийся в 1932 году Аркадий Иванович Вольский лишь на первый взгляд смотрится обычным номенклатурщиком, успешно сделавшим отменную карьеру. В действительности этот белорус, искренне полюбивший Москву, являлся подлинным «шестидесятником». Такое понятие ведь не связано исключительно с музыкой, поэзией, театром или кино. Та эпоха навсегда определила: специальность, должность, происхождение, бедность или богатство — вторичны. Первична сама личность.
Вольский окончил Московский институт стали и сплавов. На ЗИЛе начинал помощником мастера. И его дальнейший карьерный рост не был связан ни исключительно с комсомольско-партийными делами, ни только лишь с производственными достижениями. Безусловно, профессионализм — то, без чего никому о себе заявить не удастся. И безграмотного инженера автозаводский народ отправил бы куда-либо доучиваться. Однако нельзя сбрасывать со счетов и умение вполне толкового специалиста работать с «личным составом». А то, что к двадцати восьми годам он занимает уже упомянутое место парторга ЦК на ЗИЛе, — звучит вообще необыкновенным образом по тем временам. Это уж оценка не только снизу, но и сверху.
Книга Э. Г. Максимовского «Кто заказал Стрельцова?» открывается несколькими предисловиями. У Аркадия Ивановича получилось три с небольшим страницы, настолько ёмких и информативных, что возвращаться к ним придётся часто. Итак:
«После первых двух лет отсидки началась борьба за его освобождение. (Выходит, «непрерывно бороться» стали с лета 1960 года. — В. Г.). Завод страшно переживал эту историю. И, знаете ли, ни одна моя встреча с рабочими — а я быт начальником литейного цеха на ЗИЛе, затем секретарём парткома, — не обходилась без вопроса о Стрельцове. “Ты нам не рассказывай... Когда Стрельцов выйдет?..” Для людей это было главным».
Народ переживает. Редчайший момент наблюдается: единство чиновника (советская специфика ничего не умаляет) и трудящихся. Такое вообще необычайно редко. Взаимное недопонимание властных структур и всех остальных существовало всегда.
А тут случился форменный «прорыв». И «ты нам не рассказывай» — лишь подтверждает то, что Вольский пытался донести до подчинённых нечто необходимое по должностному расписанию. Народ же — не забывая, естественно, о насущном, без чего не проживёшь, — упрямо твердит одно: «Как там Стрельцов? Когда выйдет?»
И в какой-то момент молодой парторг, сам, без преувеличения, обожавший большого футбольного мастера, окончательно проникается простым и ясным вопросом, связавшим его с людьми.
Конечно, нельзя забывать про особенности «зиловской демократии». Не ко всем начальникам, если брать ту же Москву 60-х, можно было обратиться на «ты». Однако исключительность ситуации волнует до сих пор. Выходит, мы получаем новое подтверждение постулата о роли личности в истории. В самом-то деле, Стрельцов в одиночку собирает представителей родного завода, которые ввиду иерархической специфики не так чтобы очень здорово взаимодействовали до того друг с другом. А тут вдруг выяснилось, что автозаводцы вместе — большая и добрая сила.
Хотя, что скрывать, была задействована и артиллерия главного калибра. «Мы писали, — продолжал А. И. Вольский, — о его досрочном освобождении. — Но безрезультатно. Пока однажды к этому не подключился сын Анастаса Ивановича Микояна, бывшего Председателя Верховного Совета СССР. И не подключил своего батю».
Интересный поворот получается в деле. Хотя полностью «безрезультатными» и «бесполезными» усилия заводчан во главе с молодым парторгом считать никак нельзя. Капля камень точит. Два долгих года — с 58-го по 60-й — завод вообще не предпринимал никаких шагов по освобождению Эдуарда. А тут пошла «бомбардировка» инициативами да ходатайствами, на которые трудно не обращать внимания. Рискну предположить: и вмешательство А. И. Микояна появилось тоже не на пустом месте. Ведь одно дело: просто высказать личное, пусть и авторитетное мнение, другое — уже с опорой на письма трудящихся.
Хотя и насчёт авторитетности — всё очень серьёзно. Анастас Иванович Микоян — тогдашний подлинный политический «тяжеловес» в советской иерархии. Он ещё с бакинскими комиссарами в Гражданскую войну взаимодействовал. И Ленина пережил, и Сталина. И Хрущёва забегая вперёд — тоже переживёт. В 1964 году он даже станет председателем Верховного Совета СССР, главой государства, если следовать тогдашней конституции. А позиции Е. А. Фурцевой к началу 60-х как раз пошатнулись. Так что заступничество человека, который к тому же активно участвовал в переговорах по решению Карибского кризиса 62-го, оказалось гигантским подспорьем. Но — ещё раз: без активной дружной работы всего ЗИЛа ничего бы с места не сдвинулось.
Ну а теперь пора вернуться к чёрной «Волге», присланной к воротам колонии, естественно, А. И. Вольским. В ней аж с семи утра ожидали освобождения Эдуарда прекрасный защитник автозаводцев и сборной Союза Виктор Шустиков, торпедовский администратор Георгий Каменский и, разумеется, мама Софья Фроловна.
Когда Стрельцов, наконец, вышел, Шустиков и Каменский рванули ему навстречу. Мать не двинулась с места. Устала.
Потом, когда они помчались к дому, на Автозаводскую, Эдуард вдруг попросил остановить машину. «Он вышел, — писал А. В. Сухомлинов, — снял чёрную, “зоновскую” телогрейку с отпоротой накануне биркой, где было указано “Стрельцов Э. А. № 1311”, и выбросил в сугроб.
— Так лучше будет, — пояснил друзьям».
Это точно. Мрачное, тюремное должно было безвозвратно уйти в небытие. Он и в дальнейшем не любил возвращаться к лагерной тематике. А зачем, действительно? Реабилитации всё равно не предвиделось — её, кстати, и до сих пор не удалось добиться. Оттого, видимо, в книге «Вижу поле...» он заявил почти сразу и вполне откровенно:
«Разочарую, наверное, кое-кого из будущих читателей, сразу их предупредив, что на печальном эпизоде в Тарасовке, где готовилась к чемпионату сборная и откуда я отбыл на милицейской машине совсем в другом направлении, останавливаться здесь
