Шрифт:
Закладка:
Сказать, что на машину было больно смотреть, значило не сказать ничего. Мокрые от росы березы, казалось, рыдали навзрыд. Дуб же, наоборот, грозно сверкал листьями, словно очами.
— Ты того, — сказал Лелик угрюмо, — принимай натощак седуксен.
Он ходил вокруг машины как пришибленный. Охал, приседал. Цокал растерянно… Жанна накапала Лелику валокордину.
— Ты того, — сказал он. — Ты молчи… А я скажу, что лось выскочил на дорогу. Они здесь, гады, на тебя прут, а ты на них не смей…
— Хорошо, — согласилась напуганная Жанна. Но, подумав немного, добавила: — Только договоримся. Ты мое нижнее белье не проверяй. У меня там все в порядке. Заметано?
— Заметано, — согласился Лелик.
И действительно, больше явной «агрессии» по отношению к Жанне Кудлатый не проявлял. Но все равно мог вдруг коснуться локтя, плеча, как бы обращая ее внимание на ту или иную достопримечательность пейзажа. Жанна пресекала даже и эти малые вольности, однако теперь уже более спокойными методами, ибо еженедельный ремонт машины был выше финансовых возможностей райздрава.
К освещенному подъезду поликлиники — здания нового, из бетона, в два этажа — «газик» Матвеева подъехал одновременно со «скорой помощью». Жанна, накинувшая поверх халата пальто, спешила к занесенным снегом ступенькам и тут вдруг услышала:
— Добрый вечер.
Повернувшись, увидела возле «газика» офицера. Темнота и снег мешали разглядеть его лицо, но по голосу она поняла, что это тот самый полковник, что однажды подвозил ее со станции до Каретного.
— Здравствуйте, — сказала она, кажется, слишком громко — может, боялась, что непогода проглотит звук ее голоса.
Матвеев шел к ней, на свежем снегу четко отпечатывались следы. Было радостно смотреть и на него, и на его следы, и на пятна света, падающего из окон дежурной комнаты.
— Вот приехал к вам в гости, — без улыбки сказал Матвеев. А может, она была, эта улыбка, тонкая, едва уловимая. И просто незаметная в темноте. — Приглашали. Не отказывайтесь.
— Не отказываюсь, — сказала Жанна и протянула руку.
Она взяла его ладонь и повела его вверх по ступенькам. Так они и шли, держась за руки. Шагал он легко, словно ему тоже недавно исполнилось двадцать четыре года.
Ординаторская была пуста. Ключ торчал в дверях. Жанна повернула ключ и жестом пригласила полковника пройти.
— Вот уж не думала, что увижу вас, — сказала она весело, когда он снимал с ее плеч пальто. — Вы тоже раздевайтесь. И сейчас попьем чаю.
В ординаторской были стол, диван, обтянутый серой тканью, койка с белой простыней под прозрачной клеенкой.
— Как вам тут живется-можется? — спросил Матвеев.
— Без скуки.
— Очень важный фактор.
— От нас зависящий.
— Всегда? — недоверчиво спросил Матвеев.
— При отсутствии патологических отклонений.
— С наукой не спорят, — сказал Матвеев и опустился на диван.
— Как вы себя чувствуете? — поинтересовалась она, вглядываясь в его лицо. Ни знакомая, ни любимая, а самый настоящий доктор.
— По-разному.
Она села рядом. Взяла его руку. Сказала, словно он был маленький-маленький:
— А теперь посчитаем пульс… Так. — Она смотрела на свои часы. И он видел, какие у нее густые брови и ресницы, не накрашенные. — Снимите китель, — попросила она.
— Нет, — он покачал головой. — Мне просто захотелось посмотреть на вас. Не знаю почему…
— Смотрите, смотрите, одно другому не мешает. Вам давно мерили давление?
— Около года назад.
— Головные боли бывают часто? — Она уже сжимала черной плотной материей его руку выше локтя.
— Бывают, — признался он.
— Курите? — И вдруг вспомнила! — Впрочем, об этом я уже спрашивала вас однажды.
И ему сделалось приятно и хорошо оттого, что она вспомнила, как предложила закурить и как он сказал, что натощак не курит.
— Ни фига!.. — словно невзначай, пробормотала она, глядя на круглый маленький прибор, в котором прыгала стрелка. — 160 на 110.
— Это плохо? — разумеется, без испуга, наоборот, с заметным равнодушием к собственному здоровью спросил он.
— Верхнее терпимо. А нижняя цифра мне не нравится. Поднимите рубашку, я вас послушаю.
Слушала Жанна долго. И со стороны груди, и со стороны спины. Как-то особенно выстукивала пальцами. Наконец строго-настоятельно заключила:
— По таблетке раунатина три раза в день. Необходимо сделать завтра же электрокардиограмму. И показаться хорошему специалисту-кардиологу.
— Это можно сделать у вас?
Она удивилась его вопросу. Посмотрела на него, как бы вдумываясь в слова. Кажется, что-то поняла. Сказала:
— ЭКГ можно сделать завтра до одиннадцати часов. А хорошего кардиолога нужно искать не ближе чем в Ленинграде.
— Завтра утром я вас, наверное, уже не застану? — спросил Матвеев.
— Я буду ждать вас, — ответила она. — Не торопитесь. Я сейчас сбегаю за чаем.
— В другой раз. Хорошо, Жанна?
— Хорошо. Только назовите свою фамилию, чтобы я могла записать вас на ЭКГ. И если не военная тайна, как все-таки вас зовут?
— Я представлялся вам однажды.
— Вот видите… Это было так давно, что я уже позабыла.
ГЛАВА ТРЕТЬЯ
1
Начальник полковой гауптвахты прапорщик Селезнев Григорий Прокопьевич в 9.00 был уже у дежурного по части. Дежурный кивнул на стул. Сказал:
— Обожди. Вызовут.
Утро было темное. Рассвет чуть брезжил. Мокрый снег прилипал к стеклам окон. И офицеры, входившие в комнату дежурного, первым делом снимали шапки, стряхивали снег прямо у порога.
Дежурный по полку, капитан с красной повязкой на рукаве, устало морщился, когда очередной входящий снимал шапку и, тряхнув ее, говорил:
— Ну и погодка!
«Ранняя зима», — подумал Прокопыч. И произнес эти слова вслух.
— Зима, она и есть зима, — не глядя на него, ответил капитан, всем своим видом показывая, что он страшно занят.
Прокопыч гадал, для чего он понадобился командиру полка. Никакой вины, кроме уклонения от контрольных заданий в заочном техникуме, он за собой не чувствовал. В заведении его, так он величал свою гауптвахту, все было в полном порядке. А вот контрольные по физике и немецкому языку еще за прошлый учебный год были не отправлены.
«Это точно, — подумал Прокопыч, — значит, сообщили, собаки, командиру части».
Наконец капитан сказал:
— Селезнев, можете пройти к полковнику.
Прокопыч встал, оправил китель. Вздохнул. И направился к двери, обитой кожей.
— Товарищ полковник, — зычно и четко доложил он, —
