— Нет, этого говорить не следует, — возразил Вальтер. — Он обидится.

— В таком случае надо бежать от него.

— Куда? Он всюду нас отыщет.

— Давай проберемся вон на ту скалу! — воскликнула Айна и, тут же вскочив, торжествующе продолжала: — Правильно, мы поплывем к той скале и там уляжемся на солнце. Шмергель плавать не умеет, он как миленький, хочешь не хочешь, останется на берегу, и никто не вторгнется в наше царство.

— А сможем ли мы забраться из воды на скалу? — усомнился Вальтер. Но предложение Айны ему понравилось. На этих камнях среди моря, несомненно, хорошо полежать.

— Я поплыву туда и посмотрю, что там и как! — крикнула Айна.

И тут же, не дожидаясь ответа, выбросив вверх руки, побежала в воду.

— Алло!

Вальтер обернулся. К нему шел Альфонс Шмергель; он издали махал рукой.

Присев рядом с Вальтером, следившим, как Айна сильными толчками выплывала в море, он сказал:

— В воздухе действительно что-то нависло, товарищ Брентен!

Вальтер поднял глаза к небу. На синем небе не было ни облачка.

— Почему ты так думаешь?

— Я имею в виду политическое небо.

— Ах, та-а-ак!

— Сегодня «Правда» в маленькой, очень маленькой заметке, но все же… Что нужно немецким войскам в Финляндии, скажи на милость?.. Я уже думал… Но ведь Норвегию они уже заняли… Ближайшие месяцы будут решающими… Уверяю тебя, если бы только не… Вот то-то и оно, что легкие победы на западе придают фашистам наглости… Надо зорко следить за ними… Я не верю в эти мирные отношения…

— Алло!.. А-ал-ло-о!

Айна стояла на скале, на самом краю, и махала руками и звала…

— Прости, пожалуйста! — извинился Вальтер и побежал в воду.

Айна ждала его в том месте, которое она назвала «гаванью», — два маленьких выступа в скале. Взобравшись на них, можно было с небольшим напряжением вскарабкаться на самую скалу.

И вот они вдвоем стоят на плоском покатом камне и машут Альфонсу Шмергелю.

— Чудесно! — ликовала Айна. — Совсем как у нас на севере. Здесь ни одна душа не увидит нас, только широкое море.

V

Со скалы, которую Вальтер и Айна назвали «Лорелеей», виден был пионерский лагерь «Артек», а на противоположной стороне — приморский городок Гурзуф. Айна называла эти солнечные июньские дни, прекрасные в своей летней тишине, божественными. Море нечасто выходило из состояния покоя, и озорные волны лишь изредка набегали на их скалу. Обычно необъятные голубые воды были невозмутимы, как воды тихого пруда. Особенно приятно было, когда над скалой дул прохладный бриз; солнце так нагревало камень, что два существа, растянувшиеся на нем нагишом, алчущие воздуха, света и солнца, чувствовали себя как на раскаленной плите.

Иногда мимо проходил большой моторный катер с веселым грузом — пионерами и пионерками, одетыми во все белое. И пока катер не скрывался в направлении Гурзуф — Ялта, не смолкая, звучали приветственные возгласы, и в маленьких машущих руках мелькали белые платочки.

Часто к скале приближались дельфины; темные, лоснящиеся чудовища, высоко и задорно подпрыгивая, резвились в волнах. Они приплывали всегда стаями и вели себя как шаловливые дети моря.

Вальтеру и Айне так хорошо было на их скале, что они часто пропускали завтрак или обед, только бы подольше оставаться здесь. Тела их стали коричневыми, точно у каких-нибудь островитян Тихого океана. Вальтер называл Айну «африканской Лорелеей». Ее золотистые волосы, выгоревшие на солнце, причудливо оттенялись темным загаром кожи.

От Альфонса Шмергеля они избавились. Как изгнанный из рая, одиноко бродил он по берегу. Теперь Айна его жалела. Но что же делать, говорила она. Нельзя ведь перетащить его сюда на веревочке.

— Только этого не хватало!

— Безобразие! Как это взрослый человек не умеет плавать? — удивлялась Айна.

— Хорошо, что он не плавает, — сказал Вальтер. — Если бы еще и он попал сюда, тогда — прощай отдых.

Айна вскочила и встала перед ним во всей своей неприкрытой невинности.

— Что это значит: «Если бы и он?..» Я, по-твоему, много болтаю?

— Достаточно! — проворчал он.

— Хорошо, что мне это теперь известно, — сказала она обиженно. — Отныне я буду нема как рыба! Слышишь, как рыба!.. Слышишь?

— Да, да, слышу!

Она отвернулась от него, засопела, но промолчала…

Далеко в море плыл грузовой пароход. Медленно-медленно шел он по заданному курсу, и Вальтер гадал: успеет ли пароход скрыться за Аю-Даг раньше, чем Айна заговорит.

Подплыла стайка дельфинов. Точно водя хоровод, проказники один за другим ныряли, выскакивали на поверхность и снова ныряли.

— Опять они здесь! — воскликнула Айна, показывая на резвых водяных шалунов. — Кстати, раз я уж все равно заговорила, а эти дельфины напоминают мне толстушку Наташу, я хотела спросить у тебя — давно уже хотела спросить, — нельзя ли ей помочь переехать в Москву. Мне бы очень хотелось это сделать.

Вальтер поискал глазами пароход. Он был еще далеко от Аю-Дага.

— Почему ты улыбаешься? Ответь лучше!

— Надо сначала все хорошенько обдумать.

— Само собой. Но этого мало. Надо и доброе дело сделать, — сказала она, недовольная его ответом.

— А как мы решаем? Поедем завтра на экскурсию или останемся?

— А тебе хотелось бы поехать?

— О да, я бы не прочь.

— Тогда, значит, едем.

Ровно в семь утра перед корпусом «А» стоял голубой автобус. Около тридцати сууксунцев, как в шутку называли здесь отдыхающих, отправлялись с экскурсией на Ай-Петри. Были здесь и Вальтер с Айной. Альфонс Шмергель не пришел. Врач сказал им, что Шмергель заболел желудком.

Айна взглянула на Вальтера. Оба чувствовали себя виноватыми; в последние дни они совсем позабыли о нем.

— Больной желудок — больной мозг, — заметил Вальтер.

— Надо навестить его, — сказала Айна.

Но сначала они отправились на Ай-Петри. Большой автобус, взяв с места в карьер скорость, от которой захватывало дух, понесся по узкой петляющей приморской дороге. Вальтер сидел рядом с шофером, приземистым, круглоголовым и грузным мужчиной с полным лицом. Он с удовольствием и абсолютной душевной невозмутимостью дымил своей кривой трубкой даже на самых головокружительных поворотах. Этот шофер больше походил на рыбака или штурмана, чем на водителя автобуса.

За Гурзуфом начался подъем. Часто с одной стороны пробитой в скалах дороги открывался крутой, в несколько десятков метров, обрыв к морю, с другой же — поднимались отвесные стены скал. Но шофер нисколько не сбавлял скорости.

Из глубины машины доносился беспечный говор пассажиров. Они, видимо, не испытывали никакого страха, либо не представляли себе опасности. Вальтеру очень хотелось предложить шоферу немножко сбавить скорость, но он, во-первых, не говорил по-русски, а во-вторых, боялся, что шофер повернется к нему и в этот миг машина может соскользнуть с дороги. Временами достаточно было