Новый холуй принял у меня шаль и уволок куда-то, я, стараясь не крутить головой слишком вызывающе, неторопливо пошла вперед. Занимательно, очень шумно, но это разогрев, гости еще прибывают, я одна из ранних пташек, ждут императрицу, а где-то здесь и юная виновница торжества с хозяйкой вечера, которую по идее я должна превосходно знать в лицо.

Я могла бы съязвить, что ткну пальцем в самую злобную даму и не ошибусь, какая дворянка переживет, что купчиха красуется в ее драгоценностях, но недобрые взгляды я успела словить с первых шагов и быстро потеряла уверенность, что опознаю Дулееву среди остальных. Дамы прекращали беседы, кавалеры вытягивали шеи из накрахмаленных воротничков, кто-то недоумевал, кто-то бледнел — вот с чего бы, это всего лишь я, бывшая статс-дама Вера Апраксина, — многие начинали перешептываться. Я не подавала виду: причиной могут быть мое вдовство, выходка Григория, мой отказ от должности статс-дамы, дуэль с Вышеградским, мой бизнес, смерти матери и Леонида, куда ни плюнь, я вся один сплошной информационный повод. Я была готова к этому, как и к тому, что не одна Дулеева узнает рубины, но в общем мое появление эффекта разорвавшейся бомбы не произвело.

Знакомая очаровательная блондиночка попала в плен к высокому плотному офицеру. Вышеградская была напряжена, но стоило офицеру повернуться ко мне, как беспокойство на кукольном личике сменилось облегчением, и мне показалось, что я ее от общества офицера спасла. Слегка повернув плечо вперед так, чтобы блеснули украшения, я сдержанно улыбнулась и кивнула, княжна ответила мне коротким величественным кивком.

Офицер поклонился княжне, развернулся и направился ко мне ровно так, чтобы не выглядеть в глазах высшего света припустившим со всей дури, но при этом не дать мне улизнуть. Я, впрочем, не собиралась, мне было прелюбопытно, ты кто, приятель, вообще такой?

Мимо прошелестел лакей с подносом, замедлил бег, я отмахнулась. Ничего я не стану пить, здесь не место таким, как я, и не место, чтобы такие, как я, теряли бдительность.

Офицер подошел, отвесил учтивый поклон, и я на мгновение растерялась. Я доставала ему до плеча, пришлось задрать голову, и можно не верить тому, что я вижу, но он рад меня лицезреть. Знать бы нашу с ним предысторию, возможно, самым правильным будет ему с размаха отвесить пощечину, и пока я раздумывала, музыка смялась и стихла, и стало слышно, что зал бурлит кипящим котлом.

— Вера Андреевна, — проговорил офицер, склоняясь ко мне ниже, и я испытала дискомфортное чувство давления, но списала на обычное неприятие разницы в росте. — Прежде всего позвольте выразить вам мою боль по поводу ваших утрат.

Я кивнула. В моем мире в ответ на соболезнования допустимо молчать, намекая, что собеседнику тоже лучше заткнуться. Краем глаза среди дам в бриллиантах и кисее я заприметила Вышеградскую, она меня испепеляла, но черт разберет, что она от меня хочет, не до нее.

— И после, Вера Андреевна…

Я закрутила головой в поисках свободного места и начала отступать к ряду изящных столиков и стульев вдоль стен. Некоторые места были заняты зрелыми величественными дамами, которые зорко наблюдали за гостями, кавалера же я увидела лишь одного и удивилась, что в эту эпоху благополучно доживали до таких лет. Несколько столиков подряд оказались свободны, и я, выбирая, куда бы сесть, рассмотрела на каждом нераспечатанную колоду карт и озадаченно хмыкнула: часть гостей танцует, другая играет в карты, третьего не дано?

Не потому ли Леонид хотел меня вернуть ко двору? Он мечтал добраться до балов и приемов, его могли не привечать, если он проигрался до такой степени, что кредиторов встречал на каждом шагу и вынужден был от них бегать. Карточный долг — это не тысячи, которые ты должен купчине неотесанной бородатой, его принято или платить, или смывать позор…

Кровью. Моя ухмылка сказала офицеру что-то не то, он нахмурился, дождался, когда я усядусь, расправлю юбку и дам понять, что готова к дальнейшему разговору, и сел напротив. За столиком стало тесно.

— То, что вы сделали, Вера Андреевна, — улыбнулся офицер, я подумала — кто ты такой, чего тебе от меня надо? — Спасло не только вас, но и меня. Вы не хуже прочих осведомлены о моем положении.

Да я не представляю, кто ты такой. Я вздохнула, изображая сочувствие, на самом деле я начинала плавиться от жары, способность сопереживать таяла и стекала по моей спине каплями пота. Над моей головой полыхали свечи, а стоят они немало, как там у классика — «давал три бала ежегодно и промотался наконец». Какая печаль.

— Я ваш должник, Вера Андреевна. — Какой музыкой льются его слова, приятно знать, что и мне кто-то должен. Факты от грубой лести я отличаю, но продолжай. — Могу вообразить, как нелегко вам было отречься от доли жены и матери, принять отношение света и эти взгляды…

Он повел рукой в зал, я проследила за ним зачем-то, Вышеградская нервно дернулась, пожилая брюнетка ей что-то сказала. С офицером я согласилась безмолвным кивком, прикидывая, сколько еще человек навяжется мне с дурацкими разговорами, смогу я поддержать беседу или нечего говорить, и черт с ним. Офицер мое молчание истолковывал, как ему было удобно, не догадываясь, насколько мне хороша любая его интерпретация.

— Я не верил, что «Апраксина и Аксентьев» это вы. Я знал вас столько лет, Вера Андреевна, знал совсем юной, видел ваш первый выход в свет. Вы возвышенны, утонченны, одухотворены…

Прежняя Вера была такой? Лукея говорила «дура-барыня», не так уж и неправа.

— …из тех, кого возводят на пьедестал. — Не очень объяснимое волнение офицера передалось и мне, я задергалась, не понимая причины. Люди могут в новых обстоятельствах проявлять несвойственный ранее характер, ему ли не знать, не мальчик давно, так насколько же он близко меня все-таки знал, раз даже мать не удивилась моей метаморфозе, не говоря уже о слугах. — Вы из тех, из-за кого стреляются на дуэли.

Я справилась, дежурная улыбка осталась ровной. Грохнула музыка, дав передышку и мне, и офицеру заодно, но дальше я старалась не упустить ни единого слова. Какая, к чертовой матери, дуэль?

— Вам оказалось под силу пренебречь предрассудками и пересудами света, и я поступил ровно так же, как вы, —