простор, чем ниже, тем теснее. Конечная точка низа совмещает в себе все исчезнувшее пространство. Из этого вытекает, что движение возможно лишь наверху и оппозиция «верх – низ» становится структурным инвариантом не только антитезы «добро – зло», но и «движение – неподвижность». Смерть – прекращение движения – есть движение вниз:А вожак в рубашке из металла Погружался медленно на дно…

В «Снежном человеке» привычная для искусства XX века пространственная схема: атомная бомба как смерть сверху — разрушена. Герой – «снежный человек» – вынесен вверх, и атомная смерть приходит снизу, а, погибая, герой упадает вниз:

Говорят, что в Гималаях где-то, Выше храмов и монастырей, Он живет, неведомый для света Первобытный выкормыш зверей. ……………………………… В горные упрятан катакомбы, Он и знать не знает, что под ним Громоздятся атомные бомбы, Верные хозяевам своим. Никогда их тайны не откроет Гималайский этот троглодит, Даже если, словно астероид, Весь пылая, в бездну полетит.

Однако понятие движения у Заболоцкого часто усложняется в связи с усложнением понятия «низ». Дело в том, что для ряда стихотворений Заболоцкого «низ» как антитеза верху – пространству – движению не конечная точка опускания. Связанный со смертью уход в глубину, расположенную ниже обычного горизонта стихотворений Заболоцкого, неожиданно вызывает признаки, напоминающие некоторые свойства «верха». Верху присуще отсутствие застывших форм – движение здесь истолковывается как метаморфоза, превращение, причем возможности сочетаний здесь не предусмотрены заранее:

Я хорошо запомнил внешний вид Всех этих тел, плывущих из пространства: Сплетенье форм, и выпуклости плит, И дикость первобытного убранства. Там тонкости не видно и следа, Искусство форм там явно не в почете…

Это переразложение земных форм есть вместе с тем приобщение формам более общей космической жизни. Но то же самое относится и к подземному, посмертному пути человеческого тела. В обращении к умершим друзьям поэт говорит:

Вы в той стране, где нет готовых форм, Где все разъято, смешано, разбито, Где вместо неба – лишь могильный холм…

Таким образом, в качестве неподвижного противопоставления «верху» выступает земная поверхность – бытовое пространство обыденной жизни. Выше и ниже его возможно движение. Но движение это понимается специфически. Механическое перемещение неизменных тел в пространстве приравнивается неподвижности, подвижность – это превращение.

В связи с этим в творчестве Заболоцкого выдвигается новое существенное противопоставление: неподвижность приравнивается не только механическому передвижению, но и всякому однозначно предопределенному, полностью детерминированному движению. Такое движение воспринимается как рабство, и ему противопоставляется свобода – возможность непредсказуемости (в терминах современной науки эту оппозицию текста можно было бы представить как антиномию: избыточность – информация). Отсутствие свободы, выбора – черта материального мира. Ему противостоит свободный мир мысли. Такая интерпретация этого противопоставления, характерная для всего раннего и значительной части стихотворений позднего Заболоцкого, определила причисление им природы к низшему, неподвижному и рабскому миру. Этот мир исполнен тоски и несвободы и противостоит миру мысли, культуры, техники и творчества, дающим выбор и свободу установления законов там, где природа диктует лишь рабское исполнение:

И уйдет мудрец, задумчив, И живет, как нелюдим, И природа, вмиг наскучив, Как тюрьма, стоит над ним. У животных нет названья. Кто им зваться повелел? Равномерное страданье – Их невидимый удел. …………………….. Вся природа улыбнулась, Как высокая тюрьма.

Те же образы природы сохраняются и в творчестве позднего Заболоцкого.

Культура, сознание – все виды одухотворенности сопричастны «верху», а звериное, нетворческое начало составляет «низ» мироздания. Интересно в этом отношении пространственное решение стихотворения «Шакалы». Стихотворение навеяно реальным пейзажем Южного берега Крыма и на уровне описываемой поэтом действительности дает заданное пространственное размещение – санаторий находится внизу, у моря, а шакалы воют наверху, в горах. Однако пространственная модель художника вступает в противоречие с этой картиной и вносит в нее коррективы.

Санаторий принадлежит миру культуры – он подобен электроходу в другом стихотворении крымского цикла, о котором сказано:

Гигантский лебедь, белый гений, На рейде встал электроход. Он встал над бездной вертикальной В тройном созвучии октав, Обрывки бури музыкальной Из окон щедро раскидав. Он весь дрожал от этой бури, Он с морем был в одном ключе, Но тяготел к