значение в подобной ситуации. Проще говоря, мы собрали глубокий запас знаний в области здравоохранения, но никто из нас не был медсестрой. Мы с Арни собрали экстренное совещание, чтобы обсудить возможные варианты.

"Я вижу только один путь вперед", - предложил один из врачей. "Медсестры должны встретиться с вашими исследователями. Им нужно поговорить. И я имею в виду действительно поговорить".

"Да, безусловно. И включите в него как можно больше людей", - сказал другой. "Слушайте. Поймите их точку зрения".

Третий присоединился. "Как насчет ратуши? Я мог бы помочь его организовать".

Слава Богу за каждого из вас, подумал я. Я не представляю, как бы я справился с этой задачей без Арни и его коллег.

"Язык нашего IRB должен быть непробиваемым", - сурово заявил Арни. "Нашим партнерам нужны гарантии, что ничья конфиденциальность не будет нарушена. Ни разу. Всем ли это ясно?"

IRB, или Institutional Review Board, - это руководящий орган, осуществляющий надзор за клиническими исследованиями, подобными нашим. Для того чтобы добиться одобрения исследования, требуется изящество и дипломатическая смекалка, не говоря уже о глубоком клиническом опыте. Я сам привык к этому, начиная с исследований в области психофизики, которые мы с Кристофом проводили в Калтехе, но для большинства моих студентов, изучающих информатику, это была совершенно новая концепция. Это были настоящие медицинские исследования, в которых участвовали реальные люди, а также новый мир профессиональных норм, которые нужно было учитывать.

Однако никто из нас не был готов к тому, что наше исследование может выйти за рамки IRB . Когда студенты рассказали нам о посещении больницы, мы с радостью узнали, что медсестры не были обеспокоены нашим исследованием в частности; многие из них узнали нас, доверяли нашим мотивам и спокойно относились к нашей работе. Их беспокоило то, к чему может привести эта работа: как может развиваться технология, кто еще может начать ее использовать и как может расшириться сфера ее применения. Их опасения были проницательными и подчеркивали тот факт, что наша задача заключалась в оценке будущего ИИ, а не только его настоящего - идей, которые даже IRB не был призван рассматривать.

Обеспечение безупречной работы наших устройств означало, что ничего нельзя передавать в удаленные центры обработки данных или, выражаясь термином, который только начинал завоевывать всеобщее признание, "облако". В любом другом контексте этот термин привлек бы внимание прессы и финансирование венчурного капитала, но для нас он был неприемлем. Вместо этого нам пришлось ориентироваться на другую зарождающуюся тенденцию: "пограничные вычисления", когда все необходимые вычислительные ресурсы сосредоточены в устройстве. Это была парадигма, необходимая нам для наших исследований, но это была целая область, и никто из нас не понимал ее так хорошо, как хотелось бы.

Как бы сложно это ни было, мы понимали, что сложности неизбежны. В сравнении с этим дни массовой загрузки из Интернета казались беззаботными, а теперь мы столкнулись с перспективой сбора, возможно, самых чувствительных данных, какие только можно себе представить: моменты подлинной человеческой уязвимости, запечатленные с достаточной точностью, чтобы научить машины надежно их распознавать. И мы должны были сделать все это, будучи уверенными - абсолютно уверенными - в том, что наши испытуемые будут в безопасности и анонимности с самого первого шага в процессе, следуя высоким стандартам IRB, общей порядочности, которую, как я знал, мы все привносили в работу, и правовым основам, таким как HIPAA - Закон о переносимости и подотчетности медицинского страхования.

Поэтому команда продолжала расти. То, что начиналось с разнообразных инженеров, исследователей и экспертов в области политики здравоохранения, вскоре стало включать практикующих врачей, биоэтика и доктора юридических наук из Стэнфордской школы права. Наши технологические партнеры также стали более разнообразными, включая экспертов по сенсорам, кибербезопасности и, конечно же, пограничным вычислениям. Это было амбициозное видение, но благодаря сочетанию финансирования из моей собственной лаборатории и Исследовательского центра клинического совершенства Арни, стэнфордской организации, занимающейся повышением качества и доступности медицинской помощи, нам удалось его реализовать.

Граница оставалась открытой, и мы ответили лишь на малую часть вопросов, которые поднимали наши исследования. Но мы добивались прогресса. Самое главное, я впервые осознал, что рассматривать ИИ как самостоятельную науку - значит упустить его величайший потенциал. Наши исследования показывали, что при интеграции с другими областями и использовании других форм опыта возможности ИИ могут быть безграничными.

 

"Мама, пожалуйста".

Последняя операция моей матери завершилась благополучно, но на этот раз путь к выздоровлению будет особенно долгим. Важнейшим условием для этого был режим упражнений для легких, выполняемых путем дыхания несколько раз в день в портативное устройство, известное как спирометр с побуждением. Инфекции легких - обычное явление после только что перенесенной ею процедуры, потенциально смертельно опасное, а спирометр - простое и эффективное средство профилактики.

Для женщины, перенесшей несколько сердечных приступов, кровоизлияние в мозг, а теперь еще и операцию на открытом сердце, это должно было быть простой задачей. Но она отказалась. Она делала вид, что дышит в прибор, когда его вручал ей врач, но откладывала его в сторону, как только он уходил. И она повторяла эту шараду, когда ее проверяли медсестры. Я, конечно, все это видел, но, сколько ни умолял, не мог заставить ее сделать это.

Это просто не имело смысла. В течение нескольких дней мое беспокойство росло. Казалось, никакие слова, как бы тщательно они ни были сформулированы и как бы эмоционально ни были нагружены, не могли ее убедить. Она кивала, когда медсестры предупреждали ее, и притворялась послушной, когда врачи ругали ее. Но ее театральность не меняла реальности: в левом легком скапливалась жидкость, и ей предстояло пройти еще одну болезненную процедуру по ее удалению.

Наконец, после еще нескольких недель пребывания в отделении интенсивной терапии, где она восстанавливалась после второй, совершенно ненужной операции, испытание подошло к концу, и мы привезли ее домой. Измученные, мы уединились на заднем дворе, чтобы насладиться первым спокойным днем за целую вечность. Пока ее не было, мой отец не уделял должного внимания садоводству; с облегчением вернув ее, он возобновил свои занятия.

"Мама, мне нужно спросить тебя кое о чем".

Мне не хотелось портить безмятежность, но я просто не мог оставить это без внимания.

"Помните тот маленький приборчик, который врачи хотели, чтобы вы использовали? Спирометр?"

Удивительно, как много она могла передать, оставаясь совершенно неподвижной. Она явно не хотела говорить об этом.

"Мама, я просто пытаюсь понять. Пожалуйста, помоги мне".

Прошло еще несколько мгновений, прежде чем она ответила. "Я не очень помню", - в конце концов сказала она,