Я бегу по лесу, уворачиваясь от веток, перепрыгивая через ямы и промоины, проламываясь с разгону сквозь кустарник. Быстрее, назад на холм!

Вылетаю на узкую просеку, битком забитую повозками. Возницы испуганные, лошади в упряжках ржут и бьют копытами. Головную телегу остановили казаки, которые увидели в поле прусские колонны. Она попыталась было развернуться, но сзади напирали другие, и теперь вся просека больше напоминает стену вагенбурга, чем лесную дорогу. Вперед – страшно, назад – некуда.

– Осторожнее! – кричит мне один возница. – Тут шатер господина майора…

Я не слушаю. У меня нет на это времени. Просто отбрасываю плечом возницу на круп лошади и перепрыгиваю телегу по верху, протоптавшись изгвазданными в грязи башмаками по какому-то тюку с вещами.

Спрыгиваю с борта телеги и врубаюсь в кусты на противоположной стороне дороги. Под ногой какая-то ямка, и я чуть не потерял равновесие, но удержался, лишь гулко протопал башмаками по дерну. Вслед мне полетел крик:

– Трус! Сбежал!

А я уже карабкался вверх по склону на холм, опираясь на мушкет на манер посоха. Быстрее!

Наверху, на холме, солдаты стояли в колоннах прямо посреди не до конца свернутого лагеря. Гудели голоса. Несколько генералов у большого шатра о чем-то переговаривались и активно жестикулировали. Кручу головой, озираясь. Так, наши где? А, вон, вижу знамя! Скорее туда!

Криков и суеты на холме много. Пешие адъютанты и посыльные бегают по лагерю с приказами и докладами. Из-за развернутых в теснине дефиле палаток и всякого солдатского скарба конному особо не развернуться, а свободные проходы на улочках забиты выстроившимися в колонны солдатами. Тут и одному нашему Сводному Гренадерскому было тесно соседствовать с гусарами, а когда пригнали еще три полка пехоты и дополнительный гусарский в довесок, да еще прибыли телеги обоза с разобранного вагенбурга… Полное впечатление, что я не в армейском лагере, а на блошином рынке в воскресный день.

Протискиваюсь сквозь построение гренадерской роты Вологодского полка и добегаю до нашего знамени.

Рота стоит в полном порядке, аккуратными рядами. Сверкают на солнце штыки, унтера Ефим, Фомин и Годарев деловито прохаживаются вдоль строя и осматривают снаряжение на солдатах, поручик Нироннен что-то размеренно втолковывает взволнованному Чижевскому. Прапорщик Семенов флегматично держит знамя, рядом с ним замерли с палочками на изготовку оба ротных барабанщика.

Все спокойны и собранны, без особых следов волнения на лицах. Только капитан Нелидов ходит из стороны в сторону, словно тигр в клетке, и яростно впечатывает каблуки сапог в дерн. Иногда останавливается, поворачивает голову, прислушиваясь к грохоту сражения, доносящемуся из-за рощи, и снова шагает.

– Господин капитан! Господин капитан! – кричу я со сбившимся дыханием. – Там!

– Что? – резко повернулся ко мне Нелидов.

– Там… то самое. Что-то не так.

Нелидов сделал пару быстрых шагов и подошел ко мне в упор.

– Говори.

Чуть-чуть оттягиваю камзол рукой, пытаюсь отдышаться. Слишком быстрый темп бега взял, на подъеме дыхалку сбил. Ничего, не впервой, быстро восстановлюсь. Я к бегу привычный.

– Что там? – Нелидова перекосило от бешенства.

Вдох, выдох. Чуть наклонился к капитану, почти касаясь его парика треуголкой. Шепчу осипшим голосом:

– Им не удалось опрокинуть Второй Московский. Пришло наше подкрепление, пруссаков удержали. И…

– Ну? – капитан Нелидов ухватил меня за пояс и притянул к себе. – Не мямли!

Я на мгновение зажмурился и выдавил из себя:

– Генерал Лопухин сдается. Мне показалось, что кто-то из прусских офицеров подал ему сигнал – и Лопухин поехал к неприятелю с белым флагам. Минут десять тому назад.

Нелидов чертыхнулся и оттолкнул меня толчком ладони в грудь.

– Где? – капитан повернулся к роще и будто даже привстал на цыпочки, словно пытаясь заглянуть, что творится там, за широкой полосой деревьев.

– Прямо рядом с опушкой, там стреляют меньше. На самом поле очень уж много войск.

Нелидов повернулся вправо, влево, бегло осматривая переминающиеся с ноги на ногу колонны солдат и продолжающих совещание у шатра старших офицеров.

За холмом, ближе к реке, ржали испуганные артиллерийской пальбой лошади, спешенные гусары держали коней под уздцы, пытаясь их успокоить.

Капитан неслышно ругнулся сквозь зубы:

– Не успел. Хотя… Что уж теперь-то…

И повернулся к выстроившейся роте:

– Что встали, черти? Айда за мной!

Выхватил шпагу из ножен, поднял ее над головой и, не оглядываясь, быстро зашагал по склону холма в рощу. В сторону от пинка полетел чугунок, кем-то оставленный у палатки, опрокинулась бадейка с водой… Вслед за ним зашагал и я. Поддавшись хулиганскому настроению, мимоходом поддел штыком деревянную стойку палатки, и она с хлюпаньем сложилась.

За спиной раздался восторженный гул голосов, и земля будто содрогнулась от топота сотен башмаков.

– Знамя! Знамя как же? – раздался срывающийся голосок поручика Чижевского.

– Там разверну, – флегматично ответил ему прапорщик Семенов, – не хватало еще об ветки изодрать.

Я хотел было идти так же, как капитан – напролом, уверенно и не оборачиваясь, но не смог побороть любопытства и оглянулся.

Весь склон холма за нами покрылся красной лавой солдат. Похоже, за нами пошла не только наша кексгольмская рота, но и все, кто был рядом. Чуть правее, неподалеку от генеральского шатра среди суетящихся пеших офицеров в белых шарфах выделялась массивная фигура всадника в золотом шарфе. Генерал несколько секунд смотрел на наш демарш, покачал головой и бросил коня рысью через лагерь, энергично махая рукой тем солдатам, что еще стояли в колоннах.

Прибавляю шаг. Рядом со мной возникают Сашка, Ерема, Семен Петрович и все остальные из моего капральства.

Бросаю им через плечо:

– Парни, там на просеке затор из телег. Помните, тем летом отрабатывали штурм редута? Покажете пример. Чтобы один другого подсаживал и перескакивали поверху. Протискиваться меж повозок только время потеряем.

В роще становится тесно. Выбирать тропинку уже не получается, справа и слева все битком забито людьми. Перебрасываю мушкет в левую руку, выхватываю шпагу, чтобы прорубаться сквозь чащу, как это лихо делает капитан Нелидов.