Везде большая роль в Советах принадлежала человеку с ружьем. «Вся страна кишела солдатами. Гарнизоны Киева, Гельсингфорса, Тифлиса не уступали по численности петроградскому; в Саратове, Самаре, Тамбове, Омске стояло по 70–80 тысяч солдат; в Ярославле, Екатеринославе, Екатеринбурге — по 60 тысяч; в целом ряде городов по 50, 40 и 30 тысяч. Советское представительство было в разных местах организовано по-разному, но везде ставило войска в привилегированное положение. Политически этим высказывалось стремление самих рабочих пойти как можно больше навстречу солдатам… В результате военные имели во многих Советах совершенно подавляющее большинство…»[694] — замечал Троцкий.

Функции Советов на местах были необъятными. Наживин свидетельствовал: «О пресловутых Советах действительно стали поговаривать все больше и больше. И нельзя было иначе: они верховодили уже всей жизнью. В одну минуту наш Владимирский Совет, например, решал сложнейшие юридические дела: арестовывал, освобождал ранее арестованных, выносил головоломные обязательные постановления и, говорили, решал даже дела бракоразводные»[695]. В Казани служащие сумасшедшего дома сместили всех докторов и выбрали новых из собственной среды. Комиссар правительства, он же председатель губернской земской управы был бессилен, и только Совет смог вернуть врачей на место[696].

Но, конечно, Советы, не располагавшие ни организованностью, ни опытом, ни финансами, оказались в качестве местной власти малосостоятельными. Деникин писал: «Бытописатель русской смуты едва ли почерпнет поучительные примеры из лоскутной деятельности этих учреждений, где невежество, бесхозяйственность провинциальный эгоизм, вопиющее нарушение самых элементарных свобод и права прикрывались «волею революционной демократии». Местные Советы рабочих и солдатских депутатов усвоили себе все навыки ушедшего абсолютизма, с той только разницей, что худшие представители прежней власти все же чувствовали над собой иногда карающую десницу, тогда как Советы были абсолютно безответственны»[697].

А как же думы, которые существовали во всех городах и стали переизбираться в соответствии с самым демократическим законодательством? «Казалось бы, новые думы, которые отличались от Советов большей полнотой представительства, должны были пользоваться большим авторитетом. К тому же как общественно-правовые учреждения думы имели огромное преимущество официальной государственной поддержки. Милиция, продовольствие, городской транспорт, народное образование официально находились в ведении дум. У Советов как «частных» учреждений не было ни бюджета, ни прав. И тем не менее власть оставалась в руках Советов. Думы представляли по существу муниципальные комиссии при Советах»[698].

Примечательно, что и в Советах, и в думах главенствующее положение занимали эсеры и меньшевики, которым думы были более по душе. Но авторитет Советов был безусловен, и не случайно, что лучшие свои кадры эти партии вынуждены были направлять именно в советские органы.

Пространство еще недавно единой страны в результате реформ регионального и местного управления было разорвано. Михаил Михайлович Пришвин записал в дневник 20 мая: «Каждая волость превращается в самостоятельную республику, где что хотят, то и делают, совершенно не считаясь с распоряжением правительства и постановлений других волостей и уезда»[699].

Можно было восторгаться гением народов, возрождением стародавних соборной или вечевой традиций, но машина местной администрации в России перестала функционировать. Керенский был в ужасе от содеянного: «Огромные пространства страны попали в руки абсолютно неизвестных людей!»[700]