Они прошли через весь лагерь — Том, высокий и прямой, рядом с Молли, державшей его за руку. Молли ощущала незнакомую ей до сих пор пьянящую радость. Исчезли все сомнения относительно того, с каким чувством она встретит этого человека снова. Она смотрела на него с гордостью, и такая же гордость отражалась в его глазах, когда он смотрел на нее.

Во время службы они пели знакомые гимны, читали вместе со всеми «Отче наш» и слушали проповедь падре, но оба не могли думать ни о чем и ни о ком, кроме друг друга. Они уселись в разных концах палатки, как всегда: Том с солдатами, а Молли с офицерами и сестрами милосердия из лагеря, но оба чувствовали такую близость, словно сидели рядом, рука об руку, ладонь в ладонь. В конце службы, когда толпа прихожан смешалась, Роберт Кингстон подошел к Молли и сказал:

— Вижу, мисс Дэй, ваш жених приехал с фронта.

— Да, падре, — ответила Молли.

— Рад видеть вас в такой отличной форме, Картер, — сказал падре, кивнул Тому и отошел.

Пока остальные разговаривали между собой, Том с Молли отошли в угол. Вначале они держались скованно, разговор выходил неестественным и неловким: им так много нужно было сказать друг другу, что они не знали, с чего начать. Наконец Том сказал:

— Молли, я так рад тебя видеть. Даже не верится, что я и правда здесь. — И Молли почувствовала, как на глаза наворачиваются слезы.

— И мне не верится, — прошептала она. — Я так боялась, что случится что-нибудь ужасное, и ты не сможешь приехать, — что тебя ранят или убьют после этого письма. Я бы не вынесла этого, Том.

— Ну, ты же видишь — никто меня не убил, нечего понапрасну слезы лить.

Они поговорили еще немного, но палатка начала пустеть, и больше нельзя было там оставаться. Роберт Кингстон наблюдал за ними. Перед уходом они подошли к нему.

— Спокойной ночи, мистер Кингстон, — сказала Молли. — Я иду к себе. До встречи в следующее воскресенье.

— Спокойной ночи, мисс Дэй, — ответил падре. Затем он кивнул Тому и спросил: — Где вы остановились, Картер? В деревне?

— Да, сэр, — ответил Том. — Снял там комнату.

— Что ж, спокойной ночи. — И падре добавил с суховатой улыбкой: — Не сомневаюсь, что вы проводите мисс Дэй через лагерь к воротам монастыря.

— Да, сэр. Конечно, сэр.

Оставшиеся несколько минут они строили планы — как им снова встретиться на следующий день, единственный полный день, который Том проведет здесь в отпуске.

— Я выйду завтра, как только освобожусь, — пообещала Молли. — Нам с Сарой иногда дают пару часов отдыха после обеда, а мы потом дежурим в палатах, когда сестры уходят в церковь. Не знаю точно, когда я смогу выйти, где-то после полудня. Встретимся на дороге к лагерю.

— Тебя отпустят одну? — удивился Том.

Молли покачала головой.

— Нет, но Сара пойдет со мной, я знаю, что пойдет. А если даже нет, я все равно улизну через боковые ворота.

Она отметала все его аргументы и возражения и сказала наконец:

— Том, у нас всего один день. Если мы его упустим, то еще неизвестно сколько месяцев не увидимся.

Тогда он сдался на ее уговоры, и они крепко обнялись и поцеловались с незнакомой им прежде страстью.

— Теперь-то я наверняка приду, — чуть подрагивающим голосом проговорила Молли.

На следующий день все пошло не так, как надеялась Молли. Сестра Элоиза объявила, что в ближайшие дни в госпитале ожидается инспекция и Молли будет нужна ей весь день, чтобы подготовить палату. Мгновение Молли ошеломленно смотрела на нее, а затем просто кивнула и сказала: «Да, сестра». Она приступила к работе на кухне, но мысли ее были далеко: они лихорадочно метались, пока Молли изобретала и отбрасывала все новые и новые планы, которые все-таки позволили бы ей встретиться с Томом. У нее не было никакой возможности передать ему весточку, предупредить о перемене плана, но она знала, что должна повидать его еще раз перед отъездом.

Наконец она решила прибегнуть к своей самой простой идее. Она скажется больной и уйдет в свою комнату. А потом прокрадется вниз и потихоньку выскользнет из монастыря. Все, кроме Сары, будут думать, что она лежит больная у себя в комнате, а Сара ведь никому не скажет? Все утро Молли работала с рассеянным видом, так что это даже отметила вслух сестра Мари-Поль, и наконец сестра Элоиза сказала:

— Молли, что-то не так?

Молли храбро улыбнулась и сказала:

— Нет, ничего, сестра, я только… — Она замялась, словно ей неловко было говорить о таких вещах, а затем тихо сказала: — У меня месячные, и в этот раз что-то очень уж сильно болит.

Сестра Элоиза удивилась такому признанию, но не видела причин сомневаться в словах Молли и спросила только:

— Но работать вы все-таки можете?

Молли выдавила из себя еще одну храбрую улыбку:

— Конечно, сестра, только в полдень ненадолго прилягу.

— И на обед не пойдете? — спросила сестра Элоиза.

— Нет, сестра, — не могу есть, как бы не стошнило. Вот полежу немного, и все пройдет.

Молли сама удивилась тому, как легко ей далась эта ложь.

— Ступайте, — сказала монахиня, — уже почти полдень, и я пошлю Сару, чтобы принесла вам чего-нибудь поесть. — Она протянула Молли аспирин. — Это поможет, — сказала она. — К завтрашнему дню вы поправитесь, hein? Не вставайте с постели. До завтра.

Дальше все оказалось на удивление легко. Молли поднялась к себе в комнату и взяла шляпку и пальто. Она нацарапала записку для Сары, надеясь, что никто другой не зайдет проверить, как у нее дела. «Придется рискнуть», — подумала она, кладя записку на Сарину подушку.

Дорогая Сара,

я должна снова увидеть Тома. Я сказала сестре Э., что у меня месячные и мне нездоровится. Меня не ждут в палате до завтра. Пожалуйста, прикрой меня. Я вернусь до темноты. Другого случая у нас не будет.

Молли

Когда она спускалась по лестнице, зазвонил колокол, созывающий монахинь к обеду. Когда все сестры ушли в трапезную, Молли отважилась выйти через парадную дверь. Она решила, что это безопаснее, чем переходить двор, где ее могли увидеть из окна какой-нибудь палаты. Она закрыла за собой тяжелую дверь и обошла кругом монастырскую ограду. Том терпеливо сидел на упавшем дереве у дороги. Он вскочил на ноги, увидев ее.

— Молли! — воскликнул он. — Я не ждал тебя так рано.

— Скорее, Том. Отойдем подальше.

Она взяла его за руку и торопливо потянула с холма в рощу, где деревья могли скрыть