Мне нужно немного Р и Р, – вырезано прямо на белой краске.

Мои глаза сужаются, когда я боковым зрением что-то замечаю и вытаскиваю нож из кармана, щелчком открывая его.

Я провожу пальцами по середине лезвия, затем снова смотрю в окно.

Мой взгляд устремляется на Ролланда, который кротко улыбается.

Мысли возвращают меня к той ночи, когда он подарил мне его, и к произнесенным осторожным словам.

– Написанные слова – истина. Ты не должна принимать свою жизнь только потому, что ты в ней родилась. Семья – это выбор, Рэйвен. Не бремя рождения. Только от тебя зависит, когда ты почувствуешь это и перестанешь соглашаться на меньшее, чем хочешь.

Нахмурившись, я становлюсь прямо перед ним.

Перестану соглашаться.

Он хотел, чтобы я сопротивлялась?

Мне нестерпимо хочется спросить о том дне в моем трейлере. Спросить, откуда он знает все эти мелочи обо мне, о ноже, и о комнате, и о значении слов, которые моя мать вырезала здесь, но я не спрашиваю.

В первый раз он правильно меня понял, или я опустила щит достаточно, чтобы он мог увидеть.

Он натянуто кивает.

– Не за что, Рэйвен. Это самое меньшее, что я мог сделать.

С этими словами он уходит, а я стою там мгновение, впервые благодарная тому дурацкому пути, который привел меня сюда.

* * *

Когда я выхожу из душа, Виктория сидит в изголовье моей кровати, внимательно оглядывая комнату. Я шагаю дальше и обнаруживаю, что Хлоя вешает платье за платьем на какое-то приспособление для переодевания, какое можно увидеть в маленьких китайских ресторанах в Стоктоне – что-то вроде деревянного щита из трех частей, за которым обычно болтаются дети владельца.

Глаза Хлои встречаются с моими и загораются. Она хлопает в ладоши.

– Хорошо, дайте мне мой холст.

Я отдергиваю руку и смотрю на Викторию, которая закатывает глаза, отправляя виноградину в рот.

– Она хочет, чтобы ты разделась.

– Тебе повезло, что я взяла в душ нижнее белье. – Я кидаю полотенце на кровать, и она визжит, бросаясь его поднимать.

Она с негодованием на меня смотрит:

– Ты хоть представляешь, сколько стоит такое пуховое одеяло? – Она проводит своими розовыми ногтями по кровати.

– Нет, Хлоя, я не знаю, и ты уже действуешь мне на нервы. – Я скрещиваю руки на груди.

Она игнорирует это и говорит:

– Подумай, сколько ты потратила на всю свою одежду панкчик, Джей Ло стиля 90-х, или как там ты их называешь…

– Гетто, – говорю я с усмешкой. – Можешь не стесняться.

– И добавь к этому цену «Форда-фокус».

Мои широко раскрытые глаза устремляются вправо на Викторию, она встречается со мной взглядом и замирает, переводя взгляд со своих ботинок на одеяло, или пуховое одеяло, как назвала его Хлоя.

Медленно она опускает ноги на пол, заставляя меня смеяться, в то время как Хлоя устраивает шоу, повесив полотенце на маленький крючок прямо за дверью ванной.

Она поворачивается к нам с раздраженным вздохом, но по мере того, как ее глаза скользят по мне, они медленно теряют свой уверенный блеск пчелиной матки, и ее губы расплываются.

Виктория кашляет и отводит взгляд, в то время как Хлоя пристально смотрит на меня.

– Прости, – выдыхает она, качая головой.

– За что? Это все не из-за тебя. – Я вытягиваю руки, позволяя ладоням удариться о бедра.

– Если бы кто-нибудь так поступил со мной, папа задушил бы его голыми руками, а с тобой это происходит постоянно. Как они все еще могут быть живы?

– Ты думаешь, они должны бегать вокруг и убивать всех, кто прикасается ко мне?

– Люди приходят сюда по какой-то причине, Рэйвен. Они исчезают и за меньшее.

– Люди также совершают глупые поступки по глупым причинам. – Я пожимаю плечами, иду к одному из платьев, которое бросается мне в глаза. Я протягиваю руку, пробегаю ладонью по черному материалу со стразами, тянущимися по оборке. – Большинство из них движимы чем-то другим, редко бывает, чтобы люди думали сами за себя.

– И это позволяет причинять вред без возмездия? – язвительно говорит она.

– Нет, – качаю я головой, снимая платье с вешалки и игнорируя вздох Хлои. Я перекидываю его через руку и поворачиваюсь к ней. – Но там, где есть вопросы, которые нужно задать, есть и ответы, которые нужно найти.

Она приподнимает брови и поджимает губы.

– Я не понимаю этого.

– Виенна хотела безопасности, кто ей предложил? Лео хотел чувствовать себя важным в мире, где он был никем, кто собирался дать ему это? Моя мать хотела отомстить тому, кто причинил ей такую боль, что она решила, что имеет на это право. Коллинз искал свою личность, кто украл ее у него? Кто продал девочку педофилу?

На висках Хлои появляются морщинки, когда она опускается на мою кровать.

– Богатая, злая девчонка, которой доставляло удовольствие заставлять людей чувствовать себя никчемными и ничтожными, вдруг меняет свое поведение, почему?

Хлоя опускает плечи, и на ее губах появляется улыбка. Она качает головой, и улыбка только расширяется, ее идеальные зубы сверкают. Она бросает взгляд на Викторию, которая пристально смотрит на меня благоговейным взглядом, и глаза Хлои возвращаются ко мне.

– Подруга, – она оглядывает меня с ног до головы, наклоняясь вперед. – У меня никогда не было ни единого шанса против тебя. Этот город не знает, что на них обрушилось.

Я разворачиваю платье, поднимаю его, чтобы взглянуть еще раз, но Хлоя протягивает руку и забирает его у меня.

Она качает головой, откладывая его в сторону.

– Ни одно из них не подходит. Они не… ты.

Я приподнимаю брови.

– Дай мне минутку, я разберусь.

Так я и делаю, и чуть больше часа спустя мы втроем встречаемся с Ролландом в прихожей.

Сначала мы видим его спину. Полоска белой рубашки выглядывает из-под темно-синего костюма. Мейбл рядом с ним.

Наши шаги не тихие, поэтому он поворачивает голову, и ухмылка расползается по его лицу.

– Черт, – шепчет Хлоя. – Неудивительно, что папа до сих пор не разрешал мне присутствовать на собраниях. Я бы подсела.

– Заткнись, Хлоя, – тихо огрызаюсь я.

– Я думала, ты замутила с Маком? – бросает в ответ Виктория.

Хлоя выдавливает:

– Да, но если бы я не была… – Она замолкает, пробегая последние несколько шагов к Ролланду.

– Мистер Брейшо, рада вас видеть. Мисс Мейбл, очень приятно.