Шрифт:
Закладка:
Это оказался всего лишь дамский карманный календарь за 1894 год. Карандашом здесь были обведены церковные праздники, постные недели, еще какие-то дни, которые Кошкин счел необходимым проверить при первой же возможности. А более всего выделялась одна дата, обозначенная даже чернилами.
Семнадцатое апреля.
И этими же чернилами рядом, поверх календарных чисел, было выведено имя: «Александръ». Что в очередной раз поставило Кошкина в тупик. Какой еще Александр? Очередной воздыхатель Аллы-Розы? А на семнадцатое апреля назначена их свадьба? Бред, но, ей-богу, Кошкин уже ко всему был готов…
А еще он обратил внимание, что убита Алла Соболева была спустя всего месяц с небольшим, после этой даты. К слову, странно, что Александра Васильевна ни словом о календарике не обмолвилась. Позабыла? Или сочла неважным?
Поразмыслить не удалось: в залу без стука ворвалась Юлия Михайловна и, свысока глядя на него из-под кустистых бровей, спросила:
– Чем могу быть полезна?
Спросила, впрочем, ясно давая понять, что полезной быть не собирается, а терпит это все, потому что супруг велел. Супруг ее, как успел заметить Кошкин, был единственным человеком в мире, перед которым Юлия Михайловна смиряла свою гордыню и, можно сказать, слушалась. Потому что ослушаться мужа в их купеческой среде – смерти подобно. А вовсе не из любви или уважения. Что касается любви, или хоть ее проявлений, этим банкирша Соболева, кажется, была обделена вовсе…
– Присаживайтесь, Юлия Михайловна, вот сюда, – спохватился Кошкин, убирая календарик в карман, – право, мне совестно, что мои коллеги ворвались к вам среди ночи и перебудили весь дом. Я этого не хотел, ей-богу: верите или нет, но без моего ведома подручный вот такое учудил…
– Так воспитываете плохо подручных ваших! – Юлия Михайловна величественно уселась на предложенное кресло и держалась запросто. – У меня вот в доме прислуга пикнуть без моего ведома боится – а вы своих разбаловали, видать!
– Разбаловал, – искренне согласился Кошкин. Даже улыбнулся: – мне бы такую как вы на Фонтанку – уж вы порядок бы навели.
– Еще как! Мигом бы!
Соболева улыбнулась тоже – и улыбку эту можно было бы счесть кокетливой. А вот взгляд оставался въедливым и строгим. Нет, Соболева вовсе не глупа: явную лесть она, конечно, разглядела – но лесть эта ей вполне нравилась.
И Кошкин решил продолжать в том же духе. Присел на подлокотник ее кресла и заговорил тепло и доверительно:
– Собственно, я осмелился пригласить вас, Юлия Михайловна, только чтобы извиниться за вторжение.
– Так я теперь могу идти? – хмыкнула Соболева.
– Да, конечно. Лишь позвольте посоветовать со всей искренностью: вам и вашим детям лучше некоторое время пожить вне этого дома. Вам есть где остановиться?
– Это необходимо? – нахмурилась Соболева. – Неужто вы вздумали арестовать моего мужа?
– Нет-нет! Денис Васильевич может не сомневаться в моей поддержке, но не я один занимаюсь расследованием убийства вашей свекрови. Сейчас, когда похищенные ценности из ее дома обнаружились в пруду на вашей даче… боюсь, садовника Нурминена полиция отпустит на свободу. Невиновность его теперь очевидна. А вот обыск в вашем доме – мне неприятно это говорить, поверьте… но это только начало. Вам следует подумать о себе и о детях, Юлия Михайловна.
Та вдумчиво кивнула, согласилась.
– Да, мне есть, где остановиться.
– Вот и славно. И еще вопрос: вам говорит о чем-то дата семнадцатое апреля? Быть может, день рождения, именины кого-то из родственников?
Юлия, будто в самом деле размышляя, покачала головой:
– Пожалуй, что нет. Не припомню. А что за дата?
– Это я и пытаюсь выяснить, – вздохнул Кошкин. – А имя Александр о чем-то говорит?
– Так Александра – золовка моя, – нахмурилась Юлия.
– Нет-нет, мужское имя. Впрочем, я вас понял…
– А, так постойте, – перебила Юлия, – семнадцатое апреля – день мученика Александра Свирского! Стало быть, это именины вашего Александра и есть!
– Стало быть… – согласился Кошкин, размышляя. – Но родственника с таким именем у вас нет? Может быть, Дениса Васильевича родственники? Или друзья семьи? Соседи?
Юлия Михайловна снова покачала головой и сослалась на мужа:
– Это вам лучше у Дениса Васильевича спросить – про его родственников.
Кошкин так и не понял, знакомо ей это имя, или нет… Но настаивать не стал.
– Как скажете, Юлия Михайловна. А что до ваших родственников? Ваш батюшка, если не ошибаюсь, трактирам владеет?
– Ошибаетесь! – высокомерно заявила Соболева. – Батюшка мой владеет мелочными лавками. Четыре штуки по столице. «Кривошеев и сыновья». Слыхали?
– Как же не слыхать… прекрасные лавки…
– Мясо с рыбой у них там, сладости, крупы, галантерея мелкая. А к трактирным да винным делам Кривошеевы сроду отношения не имели. Это уж вам, скорее, к Бернштейнам, родственничкам нашим. Они у нас виноделы. А где винодельня, там и трактиры, это всякий знает.
Кошкин вынужден был согласиться. Если Соболева не лжет насчет мелочной лавки, то ладная версия о ее тайных встречах с Николашей Соболевым только что рассыпалась прахом…
Но Кошкин не показал отчаяния. Пружинисто поднялся с места и, пройдя до кресла в углу, взял накинутую на него шубу.
– Вот еще что – это ваше, Юлия Михайловна?
Та в самом деле удивилась. Даже поднялась на ноги и подошла ближе, дотронулась рукой. Нахмурилась.
– Ну да, моя шуба, года два назад носила. Мы тогда на дачу в Терийоках весной еще по снегу ехали – я в шубе была. А осенью уезжать стали, я ее и оставила – велика она мне сделалась.
– А отчего же не велели по фигуре ушить? – поинтересовался Кошкин. – Хорошая ведь шуба – мех, опушка, как новые.
– Шуба, может, и хорошая, да не модная ужо стала. Я по два сезона одно и то же не ношу, Степан Егорыч, – в улыбке Юлии Михайловны снова мелькнуло кокетство.
Но Кошкин в этот раз не заметил. Допытывался:
– И ведь этой зимой вы на дачу в Терийоках не ездили?
– Зачем мне туда по зиме ехать? – искренне изумилась Соболева. – Вы бы видели какие там дороги зимой – захочешь не проедешь!
Однако судя по тому, что в этой шубке, оставленной на даче, некая дама щеголяла в Петербурге – кто-то захотел и проехал.
Кошкин еще не успел ничего спросить, а Юлия Михайловна, ухмыльнувшись, вдруг заявила сама:
– Ежели вам, Степан Егорыч, интересно, кто шубку после меня носил, так я вам запросто отвечу кто.
– Кто?
– Золовка моя – змеиная головка. Сашенька! Ее духами шуба пропахла!
* * *
